Падение титана, или Октябрьский конь
Шрифт:
Он не замечал результатов строительства, начатого им семь лет назад, хотя они были: форум Юлия рядом с Римским Форумом, базилика Юлия на Нижнем Римском Форуме, где раньше стояли две старые базилики Опимия и Семпрония, новая курия для сената, конторы сената.
Нет, в глаза ему в первую очередь бросились гниющие тела, упавшие статуи, разрушенные алтари, оскверненные закоулки. Смоковница богини Румины обезображена, у двух других священных деревьев обломаны нижние сучья, а Курциев пруд покоричневел от пролитой крови. Наверху, на первом ярусе Капитолия, картина
— Неужели он даже не попытался прибрать тут? — тихо спросил Цезарь.
— Не попытался, — ответил Луций.
— И никто другой тоже?
— Простые люди боятся тут появляться, а сенат ждет, когда родственники разберут всех убитых, — грустно объяснил Луций. — Это еще одно следствие отсутствия правительства, Цезарь. Кто за такое возьмется, когда в городе нет ни претора, ни эдилов?
Цезарь повернулся к своему старшему секретарю, совсем зеленому и прижимавшему к носу платок.
— Фаберий, ступай в порт и предложи тысячу сестерциев любому, кто согласится увезти отсюда разлагающиеся останки, — коротко и отрывисто приказал он. — Я хочу, чтобы к наступлению сумерек тут не осталось ни одного тела. Пусть сложат всех в известковые ямы на Эсквилинском поле. Они все-таки были мятежниками, хотя и не заслуживали такой смерти. Кроме того, за ними никто не пришел.
Отчаянно жаждущий очутиться где-нибудь в другом месте, Фаберий поспешил удалиться.
— Копоний, найди начальника государственных служб и скажи ему от меня, что к завтрашнему утру весь Форум должен быть вымыт и вычищен, — приказал Цезарь другому секретарю. — Худший вид кощунства — бессмысленное кощунство.
Он миновал храм Согласия, прошел вдоль небольшого древнего здания, где заседал когда-то сенат, подошел к табуларию и наклонился посмотреть на осколки.
— Варвары! — вскипел он. — Вот, полюбуйтесь. Наших старейших законов, выбитых еще на камнях, теперь больше нет. Их раскололи и раскидали. Зачем? Надо нанять толковых рабочих, чтобы снова составить таблицы. А Антонию я вырву яйца! Где, кстати, он?
— Вон идет тот, кто может ответить, — сказал Луций, глядя на приближавшегося к ним человека в окаймленной пурпуром тоге.
— Ватия! — крикнул Цезарь, протягивая правую руку.
Публий Сервилий Ватия Исаврик происходил из знатного плебейского рода и был сыном самого преданного клеврета Суллы. Тот процветал, пока действовала конституция Суллы, а когда она рухнула, сумел извернуться и ничего в итоге не потерял. Теперь он доживал свой век в загородном поместье, а его сын взял сторону Цезаря, что было загадкой для людей, склонных оценивать поведение римских аристократов по традиционным пристрастиям их семей. Все Сервилии Ватии слыли замшелыми консерваторами, к каковым, собственно, причислял себя и Сулла. Однако именно этот Ватия был в душе игроком и сделал ставку на крайнюю политическую лошадку. Он был достаточно умен, чтобы понять, что Цезарь не демагог и не авантюрист.
Серые глаза сверкнули, худощавое лицо озарилось улыбкой. Ватия
— Хвала богам, ты вернулся!
— Пройдемся с нами. Где Поллион и Требеллий?
— Они придут. Мы не ждали тебя так рано.
— А Марк Антоний?
— Он в Капуе, но сообщил, что едет в Рим.
Они подошли к массивным бронзовым дверям в боковой грани очень высокого подиума храма Сатурна, где находилась государственная казна. После продолжительного стука одна створка двери приоткрылась и показалось испуганное лицо Марка Куспия, tribunus aerarius.
— Сам открываешь двери, а, Куспий? — спросил Цезарь.
— Цезарь! — Двери распахнулись. — Входи же, входи!
— Не могу понять, чем ты так напуган, Куспий, — сказал Цезарь, шагая по слабо освещенному коридору. — Тут ведь пусто, как в кишках после клизмы.
Он заглянул в ближайшую кладовую, нахмурился.
— Хорошее промывание. Сколько ушло лазерпиция? Никак не менее полутора тысяч фунтов, я полагаю. Кто ставил клистир?
Куспий не стал притворяться непонимающим.
— Марк Антоний, Цезарь. Как заместитель диктатора. Он сказал, что ему надо заплатить легионам.
— Чтобы оплатить всю войну, я взял только тридцать миллионов сестерциев монетами, десять тысяч талантов серебра и пятнадцать тысяч талантов золота, — сказал Цезарь ровно. — А того, что взяли после меня, даже двумстам легионам хватило бы с лихвой. Я умею считать и прикинул, даже с учетом издержек, сколько должен найти в казне, заглянув сюда снова. Но не ожидал увидеть ее совершенно пустой.
— Золото все еще здесь, Цезарь, — нервно сказал Марк Куспий. — Я просто перенес его подальше. А тысяча талантов серебра ушла на чеканку монет во время консульства Публия Сервилия Ватии.
— Да, я чеканил, — подтвердил Ватия, — но в оборот были пущены только четыре миллиона сестерциев. Остальное вернулось сюда.
— Я записывал все. У меня есть все цифры!
— Никто не винит тебя, Куспий. Но пока диктатор в Италии, никто не имеет права взять ни одного сестерция без его разрешения, это ясно?
— Да, Цезарь, яснее ясного!
— Послезавтра придет корабль с семью тысячами талантов золота и большим количеством золотых корон. Золото пойдет в казну, его надлежит опечатать. Короны пусть ждут моего триумфа. Доброго тебе дня.
Куспий закрыл двери и, обессиленный, сполз по ним на пол.
Ватия оглядел обоих Цезарей.
— Антоний что-то замыслил?
— Скоро узнаем, — ответил диктатор.
Публий Корнелий Долабелла происходил из старинного патрицианского рода, но обедневшего — обычная вещь. Как и другой Корнелий, Сулла, Долабелла всеми правдами и неправдами добывал средства на жизнь. Он был привилегированным членом клуба Клодия в те дни, когда Клодий вкупе с другими отъявленными буянами будоражил своими скандальными выходками весь благонравный Рим. Около семи лет назад Милон убил Клодия на Аппиевой дороге, и это, естественно, привело к распаду клуба.