Падение Византии
Шрифт:
— Как вы любите свою родину, какая вы патриотка, — продолжала лукаво молодая девушка.
Между тем турнир кончился. Толпа повалила на другую площадь, где уличная труппа актеров давала свои представления. Визгливый голос Пульчинелло раздавался оттуда, вызывая взрывы хохота. Весь же двор и гости были приглашены к королю во дворец, где был приготовлен обед. По желанию короля, гости разместились за столами кто где хотел; дамы сели среди мужчин. Король провозгласил тост за виновника торжества, князя Александра.
Подаваемые кушанья запивались разнообразными винами с острова
Больше всего шумели за столами кондотьеры, которые по части вина были большие мастера.
— Достопочтенный рыцарь, — говорил, подмигивая, кондотьер Северино, — это ваши проделки, что нас не допустили к поединку, иначе мы бы вырвали из ваших рук победу.
— Позвольте же, кабалеро, — оправдывался рыцарь, — вы ведь не соблюдаете тех правил боя, которые требуются турниром.
— Это, однако, очень странно, — вмешался кондотьер Джаноли, — ведь дело в том, чтобы победить, смешно же отстаивать тот способ сражаться, который хуже. Мы стремимся к цели; цель наша сбить с коня противника, ну мы и сбиваем, нисколько не мешая противнику поступать так же…
— Но тогда это будет драка, — вступился за де Лорана рыцарь св. Иоанна, дон Карвахаль, — нет никакой грации, не на что смотреть. Турнир — это праздник, это торжество.
— Ха… ха… ха!.. — довольно грубо засмеялся кондотьер Джаноли. — Так значит вы актеры и состязались только для хорошеньких глазок? Это, признаюсь, любезно с вашей стороны, но…
— Прошу вас прекратить ваши выводы, — совсем рассердился де Лоран.
— Охотно прекращаю, — весело говорил Джаноли, — в нашем принципе поступать именно так.
— Какой же это принцип? — полюбопытствовал Максим Дука, сидевший недалеко от них и которого очень занимала непринужденная веселость кондотьеров.
— Да изволите видеть, синьор, — начал Джаноли, — мы поступаем так: если я вижу, что сражающийся против меня кондотьер будет несомненно разбит, то я ему посылаю сказать: «уходи, друг, пока цел, нечего напрасно людей губить»! если он благоразумен, то ретируется.
— Вот так мужество! — язвительно заметил Карвахаль.
— Позвольте, рыцарь, — спокойно продолжал Джаноли, — мы ведь не сражаемся за отечество, а сражаемся по найму и добросовестно исполняем обязанности, потому что того, кто окажется трусом, никто впредь не наймет; но когда очевидно, что дело проиграно, то к чему же убивать людей вообще, а тем более своих воинов, которые доставляют нам заработок. Да наконец, если я буду лезть безрассудно и в моем отряде многих убивать будут, тогда ко мне никто не пойдет служить.
— У вас, кажется, существует великодушный обычай не бить того, кто упал на землю? — спросил Дука.
Кондотьеры заразительно захохотали, а Северино, осушавший в это время кубок, поперхнулся и закашлялся.
— Да тут никакого великодушия нет, это у нас правило: кто попался в безвыходное положение, падай на землю и лежи, лежачего оставят в покое. Все это потому, чтобы беречь людей в бою и один кондотьер по отношению к другому это правило свято сохраняет.
— Выходит, что ваши сражения, —
Но кондотьер был невозмутим и по-прежнему отделывался шутливыми возражениями.
— Зато талант развивается! Вы слышали иногда такие сообщения: такой-то кондотьер дал битву такому-то, бой длился целый день, а знаете ли, синьор, что бывает? Тысяч двадцать сражаются целый день, а убитых человек десять всего навсего.
— Вы-то друг друга щадите, зато мирных граждан разоряете, — продолжал де Лоран в том же тоне.
— Меньше чем вы, рыцари, — оправдывался кондотьер: — мы предлагаем городу сдаться и выплатить контрибуцию — и не тронем его. Если бы мы занимались грабежом, то от итальянских городов давно бы камня на камне не осталось. Но как всем известно, итальянские города процветают в торговле и промыслах… Одно беда, когда мы жалованья не платим своим солдатам, ну, тогда, ну, тогда… они, конечно, промышляют разбоем.
Между тем, на другой стороне стола король вел разговор с Исидором, расспрашивая его о новом папе Николае V.
— Просвещенный человек, ваше величество, преданный делу спасения Византии, не протежирует своей родне; большое счастье, что избрали такого человека.
— Ходили слухи об избрании отца Виссариона? — спросил король.
— Да, ходили, ваше величество, но это невозможно, он человек все-таки чужой; к тому же, поглощен всецело одной идеей.
— Говорили еще о Пикколомини, будто потому он и стал отрекаться от прежних своих сочинений слишком языческого характера, что метил на тиару…
— Если поживет, он и будет папой. Это человек бедовый, но не искренний.
— Скажите, что за страна эта, отдаленная Россия? Вы там были, кажется, митрополитом? Или, впрочем, вы были в Московии…
Исидор засмеялся.
— Это все равно. Кто знает Россию через Польшу, тот называет ее Московиею, по имени великого князя, которых там несколько, как и у вас в Испании королей, а греки называют эту страну Руссией, по имени народа. Что же касается вашего вопроса, ваше величество, то можно смело сказать, что эта страна заслуживает гораздо большего внимания, чем ей уделяет Европа, в особенности по вопросу борьбы с турками; в этом деле Россия могла бы сослужить важную службу. Впрочем, государство там только создается — фундамент прочный, материал груб…
Между тем, за столом все говорили и шумели. В зале было жарко, лица раскраснелись; жажду утоляли вином. Наконец, король встал из-за стола и вышел на веранду. Уже вечерело, прохладный ветерок приятно обдавал выходивших из-за стола гостей. По обычаю того времени, начались танцы. Выпившие кондотьеры первые стали танцевать свои военные танцы, сопровождаемые стуком каблуков и беззаботной удалью, подпевая музыке. После них молодые синьоры танцевали неаполитанские танцы. Король был очень весел, он эфесом своей шпаги выбивал такт и высказывал одобрение танцующим; сидевший возле него Абу-Джезар хлопал руками в темп музыке и звонким смехом вторил королю. Между тем, музыканты исполняли испанский танец. Тут Абу-Джезар громко воскликнул: