Падение Византии
Шрифт:
— На корабле спускают парус! — невольно вскрикнул Максим.
— Да, да! — с удивлением подтверждал Андрео.
— Что это значит?
Действительно, парус спускался, корабль замедлял ход.
До корабля уже было рукой подать.
— Ну, синьор, через пять минут вы будете взбираться на корабль.
— Молодцы! — ответил на это довольный Максим. — Вот вам.
Максим заплатил больше, чем обещал.
— О, щедрый синьор! Да поможет вам Пресвятая Дева в вашем предприятии.
При этом рыбаки
Корабль шел медленно; оттуда сбросили лестницу, по которой Максим собирался взобраться.
Рыбаки сложили весла и весело махали ему шляпами.
Максим благодарил, что его подождали, извинялся, что задержал почтенное общество и обещал поблагодарить за это капитана.
— Помилуйте, синьор, — с довольно заметным неудовольствием сказал какой-то хорошо одетый господин, мы предполагали, что вы догоняете нас, чтобы сообщить о какой-нибудь опасности, так как, наш капитан впервые в этих водах, или, может быть, пираты…
— Еще раз прошу извинить меня, у меня такое спешное дело… наконец, синьор, я ведь не звал, никаких знаков не подавал, чтобы корабль остановился, — в свою очередь с неудовольствием отвечал Дука.
— Этот корабль не пассажирский, мы не можем вас взять.
Максиму оставалось просить. Но тот, с которым он говорил, был категоричен. Как ни тяжело было Дуке, но он стал снова спускаться в лодку.
Между тем капитан, прельщенный благодарностью, стал просить за синьора.
— Максим, Максим! — раздался вдруг чей-то голос с корабля.
Максим быстро повернулся, это был кардинал Виссарион.
— Максим, куда это ты? Мы тебе очень рады!
Обрадованный Максим бросился на лестницу и через минуту с благодарностью пожимал руку кардинала. Кардинал поспешил сгладить неловкость и представил Максима Дуку камергеру папы.
После обычных расспросов, кардинал Виссарион посадил Дуку в стороне и тихо сказал ему:
— Я везу наследников византийской короны, тут у меня широкие планы. У меня завязались сношения с Россией — там много князей и княжен. Так вот я рассчитываю кого-нибудь из Палеологов или женить на какой-нибудь из них, или выдать замуж за русского князя и, может быть, нам удастся возложить тяжкий, но великий венец византийских императоров на голову православного князя. Конечно, будет много работы, но будет зато цель жизни и деятельности.
На пятый день, утром, Максим Дука оставил папский корабль. Через час он был у Гихара.
В этот день, вечером, старый Гихар послал сказать во дворец, что он не может прийти и отправился, когда уже стемнело, на террасу, выходящую в сад, поговорить с Инесой, и в особенности с Максимом, с которым за целый день не успел наговориться. Был хороший, теплый вечер. Когда старый Гихар вышел на террасу, было тихо, только нежный шепот слышался
— Бедный отец, — с нежной улыбкой прошептала Инеса, — он оказался лишним.
Старый Гихар отправился к королю.
— А я думал, что мой дорогой Гихар от семейной радости заболел! — встретил король своего друга.
— Нет, — отвечал тот несколько недовольно, — я дома лишний.
Король весело расхохотался.
— Ну, чего сердишься, старина! Так и быть должно. А отчего же жениха с невестою не привел во дворец.
— Очень им нужен дворец вашего величества, когда они в раю.
— Это ты остроумно сказал. Я от души радуюсь за дорогую Инесу.
— Я тоже от души люблю Максима, — искренно сказал старый Гихар; — жаль только, что он не испанец и не католик.
— Что за фанатизм, старина! Религиозного фанатизма не одобряю, а тем более национального; в первом случае я еще могу оправдать фанатика, что он соболезнует о своем ближнем, что он не верует тому, что истинно; но если кто не родился испанцем, то при всем его желании сделаться испанцем, при всей его симпатии к Испании, он изменить своей крови не может.
— Да, да, — оправдывался Гихар. — Все совместить на земле нельзя.
XXVI
В Фессалониках, направляясь к гавани, шли два синьора.
— Так вы, синьор Труцци, говорите, что из Каффы привезли около тысячи пленных русских?
— А что вы, синьор Батичелли, хотите покупать?
— Да, думаю.
— Неужели, чтобы отпустить на свободу? Мы знаем, что вы богаты, но ведь тут нужно быть крезом, чтобы так бросать деньгами. Мы просто теряемся.
— Неужели, синьор, вы находите, что это бросать деньги?
— Конечно, это доброе дело; но разве всех выкупите?
— Выкупить одного есть доброе дело, двух — два, и так далее.
— Да, но надо иметь слишком много денег, чтобы совершать такие добрые дела. А вот я еще хотел спросить у вас, правда ли, что вы оставляете Каффу?
— Оставляю, синьор Труцци, — отвечал Батичелли.
— Большому кораблю большое плаванье, хотите в самой Генуе господствовать, — немножко язвительно заметил Труцци.
— Нет, синьор, я в Каффе оставляю контору, а сам подальше от турок, дальше от Азии. К тому же, хочу расширить дело и выбираю более центральный город, может быть Геную, может быть Флоренцию. Мне флорентийцы приятны своею гуманностью и тем, что изгнали из своей торговли торг невольниками.
— Впрочем, это хорошо, синьор Батичелли, мы вас выберем в директоры банка св. Георгия, нам в банке нужно иметь человека деятельного, который сам знает торговое дело, который испытал все его тернии и опасности.