Падение

Андерсон Альбина

— Я не смогу, — завыла она.

— Ну хорошо, дай руку.

Он крепко схватил ее за запястье. А по второй руке больно топнул ногой. Когда она охнула и выдернула пальцы из под его каблука, он отпустил ее. Тайкино тело поехало вниз и она уже не смогла ни за что ухватиться. К ее удивлению она плавно опустилась на крышу чьей-то припаркованной внизу машины. Зигги уже стоял рядом и тут же стянул ее на землю. Через несколько минут они снова были наверху. Теперь она не боялась, в ней проснулся голод к этому странному чувству, освобождавшему тело от силы тяжести. Встав спиной к краю, она закрыла глаза и оттолкнулась. Как он учил, сразу же перевернулась, резко вдохнула ударивший в лицо воздух и родилась заново. Ей дали девятую категорию и затребовали в Центр. Нужно было ехать в Финляндию. Контракт был на двадцать четыре года. Сначала ее испугал такой срок, но за каждый год работы она получила бы безумные деньги. Это ее примирило, Тайка знала свои выгоды. На несколько недель ее оставили в Москве, чтобы она подучила английский — рабочий язык Братства. Получив авансом внушительную сумму она сразу же накупила себе кучу шмотья. Лаковые ботфорты на шпильке и

лисью, супермодную шубу. Шуба была шита внахлест, в нескольких местах свешивались хвосты и лапы. Когда Зигги впервые увидел ее такой наряженной, он засмеялся и спросил: Тебя что, по дороге волки драли? — Кому-нибудь другому не поздоровилось бы, но тут она промолчала. При нем она густо наливалась кровью в лице и становилась стеснительной, чего за ней раньше никогда не водилось. Тушевалась перед его умом и светскостью, терпела все его насмешки. Влюбилась вусмерть, но Зигги был недоступен, он жил с Лилей — тихой, неприметной блондинкой. У Лили была всего четвертая категория и Тайка раздувалась от гордости, что у нее Тайки — то ценность намного выше. Мечтая вслух о том, как она будет работать в Финляндии, это вам не Москва, она замечала, что Лиля странно на нее посматривает. Завидует, — думала Тайка. Однажды когда она уж совсем разливалась о Научном парке, Лиля не выдержала и тихо сказала:

— Это не Луна Парк, Тая…

Лиля оказалась права, это был далеко не Луна Парк. Кампус она увидела только мельком, когда приземлялась на маленьком самолете. Ее сразу же пересадили во внедорожник и они еще долго ехали по тайге. В два часа начало темнеть и густеющие деревья зловеще засинели. Лесом Тайку было не испугать, но почему-то ее охватило тревожное чувство. Они подъехали к высокому забору, который напомнил ей колонию. Прошли одни ворота, другие. Везде охрана, тяжелые засовы на дверях и решетках. Подавленно она следовала за своими провожатыми. Ее сдали на руки стерильным на вид сотрудникам с непроницаемыми лицами. Заставили снять всю одежду и повели в душ, объяснив что она должна будет провести пару недель в карантине. В большой теплой комнате было комфортно. Добротная мебель, телевизор с многочисленными каналами, масса ДВД и эмпэтришной музыки. Все, как в отличной гостинице, только без окон. Дверь за ней сразу заперли и еду выдали в окошко, ее охватил нервный озноб. Она высидела два дня, но после стала рваться наружу. Все было как в тюрьме, пусть в пятизвездочной, но все же тюрьме. После двух недель ее вывели на прогулку, и тут она поняла, что вляпалась серьезно. Высокий забор ограждал внутреннюю территорию по всему периметру. А над ним куполом была натянута металлическая сетка, как в вольере для птиц в зоопарке. Бледные женщины бродили по парковым дорожкам, многие сидели на скамьях и вяло общались между собой. Все в одинаковых фланелевых костюмах, такой же выдали и Тайке. Разговаривали они тихо, почти шепотом. Все были иностранками и общались между собой на английском. По славянским чертам Тайка выделила сероглазую девушку, которая действительно оказалась русской. Несколько дней она пытала ее вопросами и с каждым днем становилась все мрачнее. Это было место, в котором ей предстояло провести двадцать четыре года — Санаториум. Никакой другой работы не было. У нее купили тело. Здесь находились женщины седьмой и выше категорий. За глаза их называли несушками. У них забирали яйцеклетки и помимо этого у каждой была индивидуальная медпрограмма. Их поили неизвестными препаратами, резали, протыкали животы и забирали разные ткани тела. Сероглазая показала свои шрамы на груди. Какое-то время Тайку не трогали. По расписанию водили в бассейн, на классы йоги, массаж, рефлексотерапию. Хорошо кормили, свежие соки, органическая еда. В парке для прогулок она гуляла по два часа ежедневно. Жадно всматриваясь вверх, начинала мечтать о свободе. Металлическая сетка закрывала небо, как в зоопарке — настоящий авиарий. Сероглазая шептала:

— У тебя сгорят пальцы, как только ты прикоснешься к проволоке. Чем больше ты будешь биться о нее, тем больше гореть. Ты не умрешь, нет…Здесь нет ничего ценнее твоего тела. Отсюда нет выхода пока…

— А если я передумала?

Сероглазая испуганно оглянулась и склонилась к ее уху.

— Тебя отпустят только тогда, когда снизится эстроген. Через лет двадцать…

Тайка была в отчаянии. Для нее не было ничего страшнее, чем отсидеть за решеткой свои лучшие годы. Хорошо бы если этот мерзкий эстроген выпарился из ее тела быстрее.

На следующий день ее вызвали в кабинет. С ней разговаривали очень приветливо. Положили на кушетку, что-то мерили, брали кровь, мазали щеточками. Тайка терпеливо все сносила, но когда инструментами ей полезли вовнутрь, она резко сжала ноги и вскочила с кушетки. Нет уж, так она не договаривалась. Доктор попросил ее лечь. Она отказалась и все пошло как в страшном сне, проснуться от которого нельзя. В комнату вошли несколько мужчин и распяли ее на столе. Она стала лягаться, но ей пристегнули браслетами ноги и руки. И как бы она не рвалась, она ничего не могла сделать. В следующую минуту доктор ввел в нее металлический предмет и она закричала во весь голос. Тогда ей поднесли маску к лицу и она потеряла сознание. Ночью она проснулась от боли в животе, обхватив колени, застонала. Вбивала кулаком кнопку вызова, но никто не шел. Пару дней ее не трогали и держали взаперти. Потом выпустили на прогулку и сероглазая прошептала:

— Будешь драться, сделают еще хуже. Не будет никаких обезболивающих…

— Они не могут насильно держать меня!

Соседка тихо рассмеялась. В ее смехе была такая страшная безнадежность, что Тайка мгновенно поняла, как она попала.

— Будь осторожна, — предупредила ее сероглазая, — а то переведут в S2. Мы в Санаториуме S1 и это рай. В S2 сразу убьют твой мозг, а тело будут убивать очень долго…

Они хотели высосать из нее все, что им было нужно. Для стимуляции яичников

ее заставили пить гормоны и ей раздуло шею. Когда она проглотила воду, а таблетку схоронила за щекой, это заметили и на следующий день ей стали делать инъекции. Раз в месяц забирали яйцеклетки. Часть из них криоконсервировали, часть оплодотворяли сперматозоидами мужчин с высокой концентрацией аэрогенов. За деньги детей вынашивали суррогатные матери-скваи, а после рождения малыши попадали в интернаты Братства. Сероглазая рассказала Тайке что так намного эффективнее. У каждой женщины забирают несколько фолликулов в месяц. Часть из них конечно погибает, но три-четыре пригодны для оплодотворения. Это три — четыре эмбриона. Каждая женщина здесь является донором примерно десяти-двенадцати аэродетей, рожденных в один год. Тайке было наплевать на эффективность программы, здесь ей было плохо. Даже дома ей было тяжело усидеть на месте и она постоянно шлялась. Унаследовала это от своего отца, который неделями пропадал в тайге. Да и она сама часто ходила с ним то на рубку, то на охоту. В колонии, когда сидела за кражу, она чуть не сдохла. Стояла у забора и мечтала о свободе. Знай она тогда что так легко можно было через него перемахнуть. Залезть на крышу столовой, опрокинуться на спину вниз и только бы ее и видели. И вот теперь она опять взаперти, только за большие деньги. Двадцать четыре миллиона не стоили ее молодой жизни.

После многих просьб и скандалов ее наконец отвели к директору Санаториума. У нее был плохой английский и русская девушка помогала переводить. Тайке объяснили, что сделать уже ничего нельзя. Подписав контракт она должна находится здесь до истечения его срока.

— Вот суки! — сказала Тайка и обернулась к Сероглазой.

Та промолчала. Тайку прорвало и все, что услышал директор после, тоже осталось непереведенным. Она трясла перед ним указательным пальцем, а так как он ничего не понимал, плевала ему на пиджак. Сероглазую сразу вывели и вместо нее появились двое мужчин, которые схватили Тайку под руки и поволокли к выходу. Она вцепилась зубами в запястье одного из них, но почувствовала страшный удар по голове и потеряла сознание. Очнулась в маленькой камере два на два. Три недели ее держали на воде и варенном турнепсе. Окошко в двери открывалось один раз в день. Спала она без матраса, на прогнившей от сырости доске. Подкладывала туфли под голову и обнимала себя руками, чтобы согреться. Наверное для других это было серьезным испытанием, но Тайка была закаленной и относительно легко перенесла наказание. Осень и зима прошли тихо, сжав зубы она делала все, что от нее требовали. Теперь она все больше молчала, ела за троих и набиралась сил. В середине весны, когда потеплело, она до обморока избила медсестру и забрав магнитную карточку и униформу выбралась на наружную открытую стену. Годы, проведенные в сибирской тайге спасли ей жизнь. Три недели она ела ягоды и лягушек, собирала птичьи яйца. В мае высохшая и черная вышла на трассу, ведущую в Хельсинки.

Она почти добралась до дому, но в Новосибирске ее встретил Когль. На платформе, когда она слезла с подножки, он чуть не вырвал ей горло, а два вежливых парня из ОЭР завели ее в другой поезд, отбывающий в Москву. На второй день она заперлась в туалете. Дверь Когль открыл сразу и потащил Тайку за ногу по длинному проходу. В купе, когда она поднялась и села на лавку, он сказал: Очень сожалею. Они все были очень хорошо воспитаны, делали ей больно и тут же извинялись. В Москве, перед самолетом они заночевали в гостинице. Когль заказал ей ужин в номер, а вежливые парни отсыпались в соседней комнате. Хмуро открыв крышки с тарелок, Когль отодвинул все в ее сторону. Сам он поел в ресторане, пока ее сторожили другие. Тайка улыбнулась и одной большой кучей свалила все себе в тарелку. Когда закончила, подняла руки и сладко потянулась.

— Никаких манер, — заметил на английском Когль.

Но Тайка поняла. Она встала, потянулась еще раз и сказала по русски: Чо гришь-то дядя? Подошла к нему вплотную и нагнувшись быстро поцеловала в губы. Когль схватил ее за руки и вскочил. Реакция у него была мгновенной, но по лицу было видно, что он в замешательстве. Она похотливо прильнула к нему всем телом, и когда он в растерянности отступил назад, так пнула между ног, что он сразу свалился на пол. Пока он корчился у кресла, она выскочила в коридор и по пожарной лестнице сбежала вниз на два этажа. Спускаться в лобби было опасно. Парни умели быстро бегать и прыгать, она это знала. Она сиганула в окно из подсобки для горничных. Падала быстро, от страха не успела перевернуться и обрезала себе кусок бедра о вытяжную трубу. Истекающую кровью ее скрыла лесополоса. Когда через месяц она вошла в дом матери, в сенях на лавке, под сушившимися вениками ее ждал Зигги. Она выпила кружку воды из ведра, сняла с другого края лавки хомут и села рядом.

— Когль тоже здесь? — спросила она потерев шею.

— Вчера его срочно вызвали в Центр. Он так рыдал, что я отдал ему свой носовой платок. Ему не хотелось уезжать, он грезил о встрече с вами.

— Мудак, — сказала Тайка.

— Его можно понять, он только неделю назад стал ходить нормально, не разводя колени, — засмеялся Зигги. — Ну что, Таисья? Рассиживаться некогда, надо ехать, — хлопнул он в ладоши и поднялся.

Худая, изможденная с синими тенями под глазами она насмешливо посмотрела на него.

— Тая, давай по хорошему, — попросил он.

— Давай по хорошему, — согласилась она. — У меня нет ничего, что вам нужно. Ничего! Вам ведь этого нужно? — Она вскочила и выпятила живот. — Ну нате, берите, и не жалуйтесь! Дешево даю!

Она задрала кофту до грудей и спустила вниз леггинсы. Внизу живота сиял размашистый, сиреневый шрам. Хирурги в районном центре особо не старались. Тайка сделала полную гистерэктомию, вырезав матку и яичники.

Зигги охнул и вышел. Она пошла в дом, села у окна и через листья герани наблюдала за ним. Вышагивая по двору он долго говорил по телефону. Ее мать загнала во двор корову и Зигги помахал ей рукой, но лицо у него было серьезным. Закончив говорить он быстрыми шагами пошел в избу.