Падшая Грейс
Шрифт:
— Не могли бы вы еще раз поведать мне о своих детских воспоминаниях, мисс Победоноссон? Сейчас мы позовем клерка, чтобы он записал ваши слова.
Последняя фраза явно захватила Шарлотту врасплох, но она пообещала сделать все возможное, и в комнату вошел клерк, неся табурет и пачку бумаги. Он сел на почтительном расстоянии от массивных столов старших партнеров фирмы, а новоявленная Лили Паркес вздохнула и уставилась в пустоту.
— Мне очень жаль, но я так мало помню из своей прежней жизни, — начала она.
— Но вы помните что-то о том месте, где жили? Важна любая мелочь.
— Дом
— А что-нибудь о матери помните? Можете сказать нам, как ее звали?
— Разумеется. Ее звали Летиция, — хорошо отрепетированным грустным голосом произнесла Шарлотта. — У нее были темно-рыжие волосы, как у меня, и она была очень красива. А вот папу я совсем не помню.
— Это и неудивительно! — поспешила вмешаться миссис Победоноссон. — Ей только-только исполнился год, когда он уехал.
— Но мама держала у себя на тумбочке его портрет.
— А было ли в его внешности что-то необычное?
Шарлотта заколебалась.
— Миниатюра с его портретом была слишком маленькой, но мама всегда говорила, что я пошла в отца.
— И вы жили в том коттедже с шелковицей…
— Абсолютно одни. Мама постоянно повторяла, что однажды папа вернется к нам и мы разбогатеем. Мы там жили, пока… пока… — Личико Шарлотты сморщилось, словно она опять собиралась расплакаться.
— Пока ее мать не умерла, — быстро закончил за нее мистер Победоноссон: во время репетиций он так часто видел слезы дочери, что они ему уже порядком надоели. — А потом мы с супругой услышали о бедной сиротке и — поскольку собственных детей иметь не могли — решили взять ее в свой дом.
— Мы всегда считали тебя родной дочерью, дорогая! — заявила миссис Победоноссон, и они с Шарлоттой обменялись восторженными взглядами.
— Но почему вы поменяли ей имя? — спросил мистер Биндж. — Ребенку тогда было… сколько: лет пять или шесть? Она ведь уже, конечно, привыкла, что ее зовут Лили.
— Но мне это имя никогда не нравилось! — обиженно воскликнула Шарлотта.
— И, если быть откровенной, — добавила миссис Победоноссон, — я всегда считала, что имя Лили годится разве что для прислуги. Мы полагали, что будет лучше, если девочка все начнет сначала.
— Но не могли бы вы сказать нам, — вставил мистер Победоноссон, — каким образом родной отец нашей Шарлотты сколотил такое состояние?
— Гуано, — коротко ответил ему мистер Биндж.
Троица Победоноссонов удивленно уставилась на него.
— Птичьи… э… выделения, — пояснил мистер Джентли. — Он обнаружил огромное их количество на Галапагосских островах.
Предмет разговора так смутил миссис Победоноссон, что она не могла даже смотреть в глаза мистеру Джентли.
— Но кому могло понадобиться нечто подобное? — слабым голосом спросила она.
— Удобрение, — ответил ей мистер Джентли. — Это очень ценный продукт. И мистер Паркес нашел его целую гору.
Миссис Победоноссон отвернулась; на ее лице застыло выражение глубокого отвращения.
— Можете ли вы рассказать нам еще что-нибудь о своем детстве,
В ответ Шарлотта протараторила все, что ей удалось узнать от настоящей Лили и от Грейс, — о чайном сервизе с синими птицами, о свадебной шляпке, о вышитых девизах мамы, о подбитой бархатом коробочке для кольца; она не упустила ни одной детали. Когда она замолчала, а клерка отпустили, партнеры сообщили семейству Победоноссон, что, похоже, все в порядке.
— И если вы при первой же возможности принесете нам документ об удочерении, думаю, мы сможем закончить все формальности в кратчайшие сроки, — добавил мистер Биндж.
Вслед за этим оба джентльмена встали и, торжественно поклонившись семейству Победоноссон, выразили свои соболезнования в связи со смертью родного отца Лили и свои поздравления по поводу получения ею солидного наследства, заставив Победоноссонов мучительно решать, какое именно выражение лица в данном случае было бы уместно. Распрощавшись, Победоноссоны вышли из юридической конторы и отправились домой, где открыли бутылку марочного шампанского.
Господа Биндж и Джентли объявили о том, что молодая дама, которую они разыскивали на протяжении нескольких месяцев, наконец найдена. Постоянным читателям нашей газеты известно, что неких лиц разыскивали с целью ознакомления их с новостями исключительной важности, и теперь уже можно раскрыть тот факт, что вышеупомянутая молодая дама была удочерена одним лондонским семейством.
Удочерившая ее семья предпочла сохранить инкогнито, дабы дама сия могла появиться в обществе, не вызывая бестактного и неуместного любопытства. Семейство также заявило, что никакие письма о вспомоществовании не будут ими рассматриваться, а получение оных будет всячески отрицаться.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В назначенное время, стоя у почтового ящика в начале Эджвер-роуд, Грейс при помощи света от уличного фонаря прочитала газетную статью, которую ей принес Джеймс Солан. Закончив читать, она подняла на него полные отчаяния глаза.
— Это же Победоноссоны, верно? Это они утверждают, что удочерили Лили?
Джеймс кивнул.
— Я навел справки у одного друга, клерка из фирмы «Биндж и Джентли», и боюсь, что вы правы: это Победоноссоны.
— Они заявили права на наследство. Значит, они победили! — воскликнула Грейс. Она, конечно, с самого начала знала: все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, ведь бедные девушки становятся обладательницами колоссальных состояний только в сказках, которые она сочиняла для Лили.
— Я бы не стал опускать руки и смиряться с их победой, — сказал Джеймс, — хотя на данный момент у них, несомненно, значительный перевес.
— Но чтобы моя родная сестра!.. — в смятении воскликнула Грейс. — Я не верю! Зачем ей впутываться в такое дело? Как, ну как им удалось убедить ее заявить, будто они ее удочерили?