Падший ангел. Явление Асмодея
Шрифт:
Путник подошел ближе – белеющая гипсовая голова льва лежала на постаменте как отрубленная, и от того зловещим казался ее оскал.
Несмотря на внешнее сиротство, заброшенный дом давно жил своей жизнью, и сплетни о шабашах, устраиваемых ведьмой, немало волновали суеверных жителей Кодена и окрестных селений.
Вдруг где-то под самой крышей раздался треск, шуршание, и стая черных существ отлетела от дома, они резко, зигзагами, разрушали ночную тьму. Когда из под ног медлительная жаба прыгнула в кусты, он догадался о летучих мышах, которых в народе давно кличут ночными ведьмами. Ларсу
Да что там, на каждом сборище горожан он убеждался, что высоченные дворцы правителей, неприступные замки и монастыри, пылающий огонь факелов, вооружение всадника и даже молитва не вытеснили из людей первобытного страха перед ночью, в которую появляется зарево.
На земле есть то, что неведомо человеку, но вершит его судьбу. Может оно за отрогами Гундеборду – может еще где.
Путник выдохнул воздух, сжал голову в плечи и взобрался на ступени этого дома. Он понял, ясно как никогда, что если ему суждено было бы умереть в когтях зверя, то это бы уже случилось…
А может зверь ведет его куда-то или к кому-то, притаился и выжидает? Под сапогами заскрипела штукатурка – теперь каждый шаг путника на площадке дома разрезал тишину хрустом обсыпавшейся со стен штукатурки.
Донесся человеческий голос – кого-то осторожно позвали.
– Ларс! – он явственно услышал свое имя, не успел сообразить ничего, весь напрягся, подобрал живот, и ждал, затаив дыхание, пока снова тонкий голос, будто из глубины дома, не прозвучал с новой силой. Как он не хотел его слышать вновь и вновь.
Так повторялось неоднократно. Голос настойчиво звал его, умолял, потом раздались плач и крики. Он надавил на двери, но они были накрепко заперты изнутри, а между тем крики то приближались, то удалялись. В какой-то миг ему даже показалось, что голос был немного заискивающим и жалостливым. Как будто голос Марты…
Но когда шум удалялся, то можно было расслышать детское многоголосье.
– Ведьма! – Ларс застыл на месте, уже не сомневаясь, что слухи о ведьмовстве старухи оправданы. Тяжелели ноги, на руки будто повесили мешки с солью, каждый по десятку фунтов. Он опустился на колени – голова уперлась в грудь, потом всем телом распластался на широкой каменной ступени.
– Ларс, дурачина, подойди… – вдруг он обнаружил, что обратился к самому себе чужим голосом, и его стало крутить в разные стороны, как чумного, и швырнуло на плиты.
Ларса объял ужас:
– Боже! Кто это? Кто? Марта?! Ты? – он вопил чужим голосом, вытаращивая глаза.
– Ларс, дурачина, подойди – снова вырвалось из него.
И тогда он увидел ее глаза – глаза Марты. В них был чистый порок.
Но когда все исчезло. Он нчиго не видел кроме лунного свечения на ночных предметах.
И тогда, в лунном сиянии он явственно увидел силуэт высокого человека в рыбацком плаще, отполз к стене – шаги приближались, кто это? – не разобрать – не поднять глаз – веки стали свинцовыми. Ларс поднялся и бревном рухнул со ступеней.
Сколько времени длилось наваждение? Он не
Глава 2
Он бежал, как раненый зверь, обливаясь потом и задыхаясь от безудержного бега, пока не засеменил до дальней поляны, где упал, сраженный колющей болью в груди… Через какое-то время, он, преодолевая страх и боль, стал подниматься, хватаясь за трухлявый пень, как хватается тонущий в море за плавающие ошметки корабля. Руки вязли в гниющей массе, и на плечи Ларса тучами взбирались мелкие жуки, растревоженные столь вероломным нападением.
– Я задыхаюсь… Сколько вас налипло! С кладбища набежали?
Он немного успокоился, когда стряхнул всю нечисть, восстановил дыхание:
– Кто там был? Кто стоял надо мной? А? Голос… голос был не мой, не Марты… Кто издевается надо мной, старым человеком? Упасть на колени и молиться… упасть и молиться. Упасть и молиться.
Он бился головой о землю: –Марта! Марта! Куда же тебя понесло? Уйти с поляны… от греха подальше… от греха… Как ноги зудят! Крапива! Нет! Это чертовы жуки! У-у – у! Черт! Рука!
Он смахнул набежавшее скопище насекомых, облепивших его, они ерзали как бешеные, заставляя Ларса сбрасывать рубаху и кататься чурбаном… Наконец он нашел другое место для привала, раскинул руки в разные стороны, потряс ими, пока звездное небо над головой не стало таким спокойным и сочувствующим, пока не исчезло под небом все, что придумала земля. Он почувствовал полет, среди туч и не испугался, что такое может быть только после смерти.
– Чертов лес! И понесла меня нелегкая! Кто звал меня? Кто в развалинах дома…? Э-э-э! Нельзя одному тут лазить.
В горле заперчило, ухватившись двумя руками за горло он все пытался откашляться…
– Чертово место!
Медленно, как перепивший пива, он плелся, пытаясь совладать со своей тяжелой одышкой, к дому викария городской церкви, чей особняк был окружен могучими кедрами, садом и цветником.
«Где этот любитель цветов и чужих баб? Поселился за кладбищем, подальше от глаз людских. Скоро переселю его на кладбище. Закопаю, живьем закопаю… Мне его священство по боку. Пусть бабы ходят на литургию, а я ему не верю! Он еще меня не знает. Черт его возьми, сморчка… Пусть подойдет к моей жене хоть раз, исповедник хренов. Обрадую рогатиной».
В туманной дымке, поежившись и вздохнув, он вошел в высокие заросли ковыля, сырого от росы, и вышел весь в промокшей рубахе.
Спустя какое-то время тишину разорвал отрывистый крик. Это Ларс выкрикивал имя своей жены:
– Ма-а – рта! – а потом еще настойчивей и громче: –Ма-а – рта!
Вокруг потемнело из-за набежавших туч, в горле опять заперчило.
– Вот еще напасть-то, тьфу, черт. Ори – не ори, толку мало….
Он вдруг вспомнил, прошедшей весной, где-то в этих местах Марта увидела аистов, они свели гнездо на одном из лесных домов. Да! На доме священника. Так она не могла оторвать взгляда, смотрела на птиц и вдруг сказала: «Мы все умрем!»