Падший
Шрифт:
Менты, стоявшие рядом с разговорчивым Витей, дружно засмеялись над словами опера. Витя тоже засмеялся, но как-то нервно и не особо радостно.
— А мне не полагается оружие? — Поинтересовался я у капитана, раз уж зашла такая тема.
— Тебе — нет. Ты — стажёр. — Усмехнулся Петрович, продолжая двигаться вперед.
Он резко толкнул дверь, чуть не прибив девушку, заходившую в отдел. Извинился, сбежал по порожкам, потом остановился и покрутил головой по сторонам. Наверное, соображал, как
— Да не парьтесь. На моей поедем. Идём. — Я махнул рукой, приглашая капитана следовать за мной, — И что, стажёр? Я ведь стажер в полиции. А если, к примеру, нам предстоит встреча с настоящими преступниками?
Это было дело принципа. Мне интересно испробовать оружие смертных. Глупо? Возможно. Но разве мы сейчас не играем в весёлую игру «Чего я никогда не делал»? Владыка Ада никогда не стрелял из пистолета.
При желании я способен любого смертного поджечь так, что буквально через секунду от него останется пепел. Другой вопрос, все мои умения конкретно в данный момент могут привести к нежелательным последствиям.
— Ну если очень хочется, купи себе револьвер. — Пожал плечами Петрович. — Или наган. Можешь даже гранатомет. И стреляй сколько угодно. Потом тебя, правда, посадят, но уверен, твой папочка быстро решит проблему.
— Не думаю, что папочка одобрит такие игрушки.
— Тоже верно. Попроси у кого-нибудь из своих крутышей-товарищей. Ты же мажор. У тебя должно быть до хрена крутых дружков.
— Тогда я стану первым в истории полицейским, которому придется попрошайничать на патроны. Нет. Не интересно.
— Ну вот видишь. — Капитан с хитрецой посмотрел в мою сторону. — Получается замкнутый круг. А вообще, Забелин, ты мне нравишься. Думаю, сработаемся. Ох ни хрена себе!
Последнее высказывание старшего опера относилось к моей тачке. Он увидел ее и буквально в одну секунду превратился из обычного мента в фанатика с горящими глазами.
— Вот это аппарат! Bugatti Veyron! Это млядский Bugatti Veyron! Твою мать! Твою, сука, мать!
Иван Петрович двумя гигантскими прыжками оказался возле машины, покружился на месте, а потом принялся совершать ритуальный танец.
Он двигался вокруг автомобиля мелкими шажками, после каждого шага кланяясь и прикасаясь к чёрной блестящей машине лбом. На самом деле, капитан просто ее рассматривал в мельчайших деталях, каждый сантиметр, но со стороны все выглядело так, будто опер готов распластаться на капоте и, глотая слюну, шептать:«Моя прелесть…»
Рокер из 90-х явно отлично разбирается в технике.
— Охренеть… Просто охренеть… — Твердил Иван Петрович, забыв о том, куда и для чего мы вообще собрались ехать.
—
Он резко отстранился от машины и посмотрел на меня трогательно-щенячьими взглядом.
Ну вот… У каждого есть крючочки, за которые можно подцепить. Думаю, мы с Петровичем однозначно сработаемся. Он уже готов признать меня лучшим человеком столетия и дать Нобелевскую премию.
Через пять минут, под завистливыми взглядами «коллег», мы выехали с территории отдела МВД. Капитан, счастливый до одури, крутил руль и мне кажется, был готов расплакаться от счастья.
— Посмотри вот сюда. — Он одной рукой вытащил из нагрудного кармана лёгкой куртки сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его мне. — Видишь, мужика?
Я развернул листок, с сомнением уставившись на то, что там изображено. Это был карандашный набросок, который можно назвать вполне сносным, если его рисовал полуслепой душевнобольной человек с неизлечимой стадией клинического идиотизма. В самую последнюю очередь нечто, изображённое на листке, напоминало мужчину.
— Что это? — Спросил я опера.
— Нашли в сумочке Сергеевой. Я видел ее соцсети. Девчонка увлекалась фотографией, посещала изостудию в юности. Она умеет рисовать очень хорошо. Соответственно, вот эту страсть намалевала точно не она. Однако, рисунок лежал в ее сумке, сложенный и вставленный в паспорт. Люди никогда не кладут левые рисунки в паспорта. Обычно туда суют что-то важное. Пенсионное, СНИЛС, полис или права на худой конец. Психология, типа того. По общему впечатлению, если приглядеться, это реально мужик. Посмотри повнимательнее.
Я нахмурился, поднёс листок ближе к глазам, потом отодвинул дальше. Ни черта. Человеческие органы чувств слишком ограничены. Не знаю, что за мужика ухитрился увидеть Петрович. По мне — чёрное пятно с редкими белыми просветами.
Я немного напрягся, запустил свое, родное зрение и едва не выругался вслух.
Да, линии рисунка были похожи на резкие, кривые, ломаные черточки, оставленные психопатом в момент стресса или обострения болезни. Однако, теперь я видел, что вся эта психоделическая срань реально складывается в картинку.
Но самое главное — то, что с первого взгляда с натяжечкой тянуло на мужское лицо, при втором, демонском взгляде оказалось очень сильно похоже на Маркова С. А., если бы ему совершенно случайно, к примеру, оторвало голову и он застыл в немом крике. Рот у нарисованного патологоанатома был широко открыт, глаза лезли на лоб, а лоб, в свою очередь, тоже лез, но куда-то на затылок.
— Видишь, если приглядываться, похоже на мужика. Да, хреновенько, но точно похоже. Я сам не сразу рассмотрел. — Повторил капитан.