Пахан
Шрифт:
– Вот они, – сказал Сашка, указывая пальцем на лежащих в углу людей, мужчину и женщину, в наручниках, с кляпами во ртах. – Взяли без шума! Даже пикнуть не успели. – Бандит раздулся от гордости как индюк.
– Нуте-с, нуте-с, – прошипел Мотя, пристально разглядывая пленников. – Попались, голубчики! – И вдруг с размаха пнул мужчину ногой в живот. – Сейчас я из тебя, сука, жилы вытяну, яйца в узел завяжу... Эй, ребята, приготовьте клиента.
Трое громил раздели Гуськова до трусов, вытащили кляп, сняли наручники. Связали руки за спиной длинной веревкой, перекинули ее через турник и с силой
– Не нравится, – констатировал Мотя. – Ясно дело! Говори, гондон, где лавы?
– Отвали! – корчась, прохрипел Гуськов.
Тогда в ход пошли резиновые прыгалки, а когда Гуськова сняли с дыбы – раскаленный утюг. Пытка продолжалась не менее двух часов, но не дала никаких результатов. Пленник вопил, матерился, однако сознаваться не желал.
– Ладно, – сказал, наконец, Мотя. – Боль ты выносишь неплохо, придется заняться твоей сучкой! – И по страху, мелькнувшему в глазах Гуськова, понял, что нашел уязвимое место.
– Сперва мы ее трахнем по очереди, – ухмыляясь, продолжал бандит. – Потом загоним в манду деревянный кол...
– Нет! – вскричал Гуськов. – Не надо!
– Е-мое! – сделал удивленное лицо Мотя. – Почему?
– Я... п-покажу н-нычку!
– Где она!
– 3-за г-городом! Не трогайте Лену!
– Гм, гм!
– П-пожалуйста!
– Хорошо, только будь паинькой и не вздумай херней заниматься!
Ехать пришлось далеко. Машины, в одной везли Гуськова, а в другой Лену, долго спотыкались на неухоженных проселочных дорогах. Мотя постепенно стал терять терпение.
– Ты чего, падла, в Африке бабки спрятал?! – угрожающе прорычал он.
– Успокойся, немного осталось, – довольно твердым голосом ответил пленник. – Примерно два-три километра.
Гуськов не соврал. Вскоре впереди показалось ветхое заброшенное здание, служившее ранее коровником. В отдалении виднелась крохотная вымершая деревушка.
– Здесь, – сказал Гуськов. – Развяжите руки!
– Размечтался, козел! Пошли!
Деньги, упакованные в несколько целлофановых мешков, были зарыты в дальнем конце коровника, под неизвестно кем тут оставленной бетонной плитой. Князь, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица, молча наблюдал за раскопками. В руке он держал пистолет с патроном в патроннике. Оружие вручил ему Мотя. «Возьми, шеф, на всякий случай, мало ли чего!»
– Порядок, – сказал Мотя, пересчитав долларовые пачки. – Десяти тысяч не хватает, но это ерунда! Копайте яму глубже, – приказал он остальным бандитам. – Бабу похороним здесь, а крысу отдадим Федоту, пусть Леня порадуется, отведет душу.
– А-а-а-а! – завопил Гуськов, каким-то чудом разорвал веревки и бросился на Князя. Тот опешил, механически вскинул руку с пистолетом и нажал на курок. Он сам не понял, почему это сделал. Тупоносая пуля «макарова», угодив в грудь, отбросила Гуськова к стене.
– Будьте вы прокляты, скоты! – извиваясь в агонии, простонал он.
– Отличный выстрел, – одобрительно сказал Мотя. – А Федот... Ничего, перебьется. В крайнем случае покажем место, пусть полюбуется на жмурика!
Князь видел происходящее
– Что с тобой? – спросил Мотя, взглянув на белое как мел лицо шефа.
– П-плохо!
– Проклятый Леший! – выругался бандит. – Капитально его «шестерки» тебе голову зашибли! Впрочем, Леший свое уже получил и шестерки тоже. Поехали до хаты, отлежишься... Потом порадуем Федота!..
Дома, наглотавшись сильнодействующего снотворного, Князь уснул. Правда, с большим трудом. Личность Сергеева, никогда в жизни не убивавшего человека, еще давала о себе знать. Опять снились кошмары: он плыл на утлой лодчонке по кровяной пене, а сверху в воздухе кружились неимоверно отвратительные существа, кривлялись, корчили гнусные рожи, гаденько хихикали.
– Плыви, плыви, придурок, – верещали они, – но не рассчитывай на долгую жизнь! Скоро утонешь!.. Утонешь!.. Утонешь!.. Ха-ха-ха!
Внезапно из глубины вынырнуло жуткое страшилище со змеиной головой, крохотными злыми глазками и огромной зубастой пастью.
– Люблю таких, – сказало оно. – Залезай ко мне в рот! Ну! Живее, смертный!
Истошно завопив, Князь проснулся. Тело, покрытое холодным потом, тряслось будто в лихорадке. Зубы стучали. Дверь распахнулась, и в комнате появился Сашка, встревоженный криком шефа.
– В чем дело? – спросил он.
– Ни в чем! Сколько времени?
– Половина первого.
– Иди!
Оставшись один, Князь включил торшер, выпил стакан воды и прикурил сигарету. Мысль об убитом Гуськове не давала покоя. «Почему это меня так шокировало? – нервно затягиваясь, думал он. – Ведь, по словам Моти, я человек двадцать прикончил, не меньше, и Косого распилил... – Представив, как тупая пила разрывает внутренности Федьки, Князь вздрогнул. – Бабу задушили ни за что ни про что. Правда, она свидетель! Черт возьми! Нужно съездить куда-нибудь отдохнуть, а то совсем расклеился!»
Он подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Над городом нависла глухая ночь. Кое-где в темных громадах домов светились окна. Мертвая тишина давила на уши. Внезапно перед глазами Князя возникло перекошенное лицо Лены с удавкой на шее, оскаленными зубами, вываленным языком и пеной на губах. Он пошатнулся, судорожно вцепился в подоконник. По-змеиному зашипев, привидение исчезло.
– Галлюцинация, – облегченно пробормотал Князь. – Мерещится всякая чертовщина.
– Не мерещится, – сказал за спиной замогильный голос. – Она зовет тебя!
Князь резко обернулся, но никого не увидел. Комната по-прежнему была пуста. Тогда он проглотил шесть таблеток эуноктина, [10] добавил три димедрола и через полчаса кое-как задремал.
Глава 6
Утром в сопровождении двух телохранителей явился Федот.
10
Cильнодействующее снотворное.