Пако Аррайя. В Париж на выходные.
Шрифт:
Сакс понял, кто мы такие, едва мы вышли из такси. Рита взяла за руки детей, а я прихватил два чемодана со всем нашим имуществом. Он вышел из-за прилавка, вытирая руки о фартук, и, дождавшись нас в дверях, с шутливой церемонностью поздоровался за руку с каждым, включая Карлито и Кончиту, которым тогда было по три года. Потом усадил нас за длинный столик у окна, сел с нами сам и попытался впихнуть в нас всё свое меню. Я сдался после буррито с фасолью и зеленым чили, омлета с грибами и гренками и трех толстых гречишных блинов с кленовым сиропом. Мое давно отвалившееся семейство смотрело на меня, как на сказочного великана, способного поглотить целый город.
А
Сакс казался недалеким: он громко хохотал по малейшему поводу, шлепал по заднице Амалию, страшную, как черт, кривоногую посудомойку, тоже кубинку. Брызжа слюной, рассказывал по-английски анекдоты, из которых я поначалу понимал половину, но смеялся вместе с ним. Однако отношение к нам своего младшего сына – двоих старших ресторанный бизнес не привлекал, и они, получив образование, давно разъехались по стране – Сакс просек сразу. Поэтому, даже когда через две недели после нашего приезда новый ресторан был открыт, он оставил нас у себя. Мы вздохнули с облегчением – Серафин стал управляющим, дел у него прибавилось, и теперь он появлялся у нас редко.
Мы поселились в пристройке, в двух небольших комнатах, в которых в первую ночь были лишь кровати и шкаф. Сакс – он был вдовцом – занимал еще две, такие же маленькие. И ресторан, и пристройка были одноэтажными, что нам с Ритой казалось странным. Мы воображали себе, что цены на землю в одном из крупнейших мегаполисов Штатов должны были быть заоблачными, в крайнем случае, на уровне небоскребов даун-тауна.
Жилой флигель занимал почти половину участка, огороженного проволочной сеткой. Вторая, б`oльшая, часть была отведена под лужайку, на которой рос кустарник, цветущий круглый год, стоял стол и перед ним на железных столбах была закреплена садовая качалка. Это явно была зона для барбекю, и мы с Ритой поначалу были уверены, что Карлито и Кончите вход сюда будет запрещен. Как раз наоборот – Сакс сам показал им, где что растет и где лучше прятаться, так что наши дети весь день качались на качалке или играли в индейцев, с криками продираясь сквозь кусты, чтобы напугать нас. Нам – нам всем – повезло, что у нас были двойняшки: они занимали друг друга целый день, и вспоминали про взрослых, только когда хотели есть. Так что взрослые могли спокойно заниматься делом.
Мне эти годы запомнились как время долгих дней. Я начинал работу в половине шестого, хотя вставать по будильнику мне не приходилось. Нас всех будил Карлито. Зимой и летом он просыпался в пять, откидывал одеяло и радостно кричал: «Ночи больше нет!» Мы вставали, крутились до десяти-одиннадцати вечера, потом – дети уже давно спали – тоже закатывались в постель. Засыпали мы совсем поздно – мы всё еще были влюблены друг в друга.
Я работал официантом, а Рита помогала на кухне. Окно кухни выходило как раз на задний двор, так что наши двойняшки играли у нее на виду.
Сакс относился ко мне… Чуть не сказал, как к сыну, что было бы неправдой: Серафина он недолюбливал, а с другими я его не наблюдал. Но на самом деле, когда я чуть не сказал «как к сыну», я имел в виду, в первую очередь, не теплоту, а строгость. Энрике строжил меня, как сына, от которого многого ждет. Теоретически я ему даже годился во внуки: мне было 23. Я тогда часто считал, что он придирается.
– Хотел
Сакс выглядывает в окно, где припаркована машина симпатичнейшего семейства из двух отвратных молодящихся старух и прыщавого отрока в ярко-зеленой футболке, чья монументальная задница заняла весь диван напротив. Они уселись от силы пять минут назад и только-только оторвали головы от меню в прозрачных пластмассовых стойках.
– Из далекого штата Аризона? – разглядев их номерной знак, допевает свой спиричуэлс Сакс.
Я в мыле собираю грязную посуду со стола компании шоферов. У нас любили перекусывать дальнобойщики – не столько из-за качества пищи, сколько из-за колорита заведения. Пальцы у меня в кетчупе – а я ненавижу, когда у меня липкие руки, – стопка тарелок в неустойчивом равновесии прижата к груди.
– Черт побери, Сакс! – чем хороша Америка: какова бы ни была дистанция между хозяином и работником, вы не обязаны терпеть помыкания. На уровне слов вы на равных, особенно, если хозяин не прав. – Я у вас на глазах с половины шестого. Я что, танцую здесь самбу с клиентами?
Клиенты с интересом ждут продолжения: случайные – с напряженным, постоянные – с оживленным. Услышав мой голос на повышенных тонах, из кухни вылетает Роза – мы всегда были готовы защитить друг друга.
Но добрый дядюшка Энрике подмигивает ей и наклоняется к своему тайнику под прилавком:
– А что, я, может, был бы непрочь… (пауза). Если бы здесь танцевали самбу!
Он достает саксофон и начинает играть, приплясывая. А когда я прохожу мимо со своей грудой тарелок, готовых рухнуть, Сакс шутливо пытается поддеть меня бедром.
Посетители счастливы. А симпатичнейшее семейство из Аризоны, закусив, награждает меня королевскими чаевыми – они считают, что я из-за них пострадал. Нет, Саксу надо было покупать не закусочные, а настоящие рестораны, где вечером пьют и танцуют. Это был – и есть, хотя ему уже под восемьдесят, – мастер по созданию настроения.
Я не сразу разобрался, сколько в таких сценах было желания вышколить нового работника и сколько – игры, в первую очередь, на публику. Рита – я всё-таки думаю о ней как о Рите, хотя все эти годы она была Розой, – поняла это раньше. Они с Саксом вообще очень быстро спелись. В частности, они были двумя умудренными жизнью наставниками, на попечении которых оказался молодой строптивец.
Сейчас я знаю, что именно Сакс научил меня работать и, возможно, именно благодаря этому я выжил. Но в те времена мне иногда казалось, что он пережимал. У нас даже возникла условная фраза. Я говорил:
– Карамба, Сакс!
И он знал, что я считаю, что он перешел черту. Это случалось не часто – раз в два-три месяца. Сакс извиняющимся жестом выставлял между нами светлую, как у всех черных и мулатов, ладошку – это был его белый флаг. Потом, как правило, он накладывал две вазочки мороженого и сам относил его Кончите и Карлито. Вот их он точно любил, как своих внуков.
Так прошло три с лишним года.
11
Когда я вспоминаю это время, я думаю, как бы повернулась моя жизнь, не только в связи с тем 27 января. Нет, что бы было с нами, если бы к тому же мы действительно были кубинскими эмигрантами, перебравшимися в Штаты?