Пако Аррайя. В Париж на выходные.
Шрифт:
– Поеду в гостиницу. Кстати, – обратился я к официанту, вставившему мою кредитку в переносный терминал, – вызовите мне, пожалуйста, такси. Отель «Крийон».
– В таком случае мы выпьем на ночь по коньячку за мой счет в вашей гостинице! – наигранно веселым голосом заявил Мальцев.
Он точно был перепуган до смерти! Я уже заметил, что Мальцев был прижимист, а выпивка в одном из самых дорогих отелей Парижа стоила, наверное, даже больше, чем в «Сормани».
– Ну, что вы? – мой голос звучал довольно решительно. – Мы же действительно не
В глазах Мальцева на какую-то долю секунды промелькнул страх.
– Я настаиваю! – с шутливой твердостью в голосе сказал он и добавил уже нормальным тоном. – Я хотел бы обсудить с вами еще один вопрос.
Мы уже давно говорили ни о чем – что мешало ему сделать это четверть часа назад?
– Ну, хорошо! – согласился я.
Мы вместе вышли из ресторана – «Омар Шариф» проводил нас смурным взглядом, – доехали до отеля «Крийон» и просидели еще с полчаса в баре за «арманьяком». Мысли у Мальцева, видимо, были в таком смятении, что он и не попытался придумать то дело, о котором он так хотел со мной поговорить.
Выйдя из отеля на следующее утро ровно в 11.30, чтобы ехать в аэропорт, я нес в левой руке внушительных размеров атташе-кейс, который вполне можно было поставить на тележку швейцара, подвозившего мой багаж к такси. Проверяющей от Конторы была совершенно французского вида дама с белой болонкой на поводке. Она зафиксировала мой знак и поспешила дальше по парку к Елисейским Полям. Атташе-кейс в левой руке означал крайнюю степень нервозности Мальцева, не оставляющей у меня лично сомнений в его виновности.
Как это часто бывает, чем завершилось для Мальцева мое последнее посещение «Сормани», я так и не знал, да и не стремился к этому.
16
Я доел свой сэндвич и теперь уничтожал фисташки с нектаринами, запивая всё это смесью оттаивающего вина из морозильника и только что купленного теплого «сансерра». Температура напитка получалась как раз такая, как надо. Ход моих неспешных воспоминаний был прерван Бахом. Он предварял голос моей жены Джессики, как всегда, чуть сонный. Я был рад, что она позвонила: все эти операции для Конторы – и та давняя, и эта – не оставляли у меня ничего, кроме ощущения, что меня используют. А тут еще моя специальная видеокамера с арбалетом, закрепленная в боевом положении на струбцине. Я хотел в Нью-Йорк, в наш несуразный, переделанный из отеля, дом на 86-й улице рядом с Центральным парком.
– Солнышко, я звоню тебе из-за Бобби! – с места в карьер начала Джессика.
По ее голосу было понятно, что с нашим сыном ничего страшного не случилось, просто он ее чем-то огорчил.
– Что с ним?
– Он пришел из школы, наглотавшись гадости.
– Типа виски?
– Хуже! Ему ребята постарше дали какую-то прозрачную пластиночку, которая растворилась на языке.
– Экстази?
– Наверное.
– Дай мне его.
– Если он
Началось! Я всегда с ужасом ждал момента, когда взрослая жизнь доберется до нашего мальчика. Это случилось в тринадцать лет. Джессика в такие моменты теряется.
Бобби взял трубку.
– Да!
– Что скажешь, сын?
– Папа, я знаю, что ты мне скажешь.
Бобби был всё еще навеселе, но уже и немного напуганным.
– И что именно?
– Что я дурак.
– Ну, почему же? Ты что, так дорого заплатил за свое счастье?
– Нет, они мне дали бесплатно.
– Да? И как ты думаешь, это потому что они такие хорошие люди? Им хорошо, и они хотят, чтобы всем было хорошо!
– Нет.
– А почему?
– Наверно, они хотят посадить меня на колеса. Сначала будут давать бесплатно, а потом, когда я без них не смогу, будут требовать денег.
– И как тебе такая перспектива?
– Пап, ну я же не дурак!
– Ты только что утверждал обратное.
– Нет, это ты должен был решить, что я дурак. А я просто решил попробовать, чтобы знать, что это, и больше уже не стремиться узнать. Один раз, на халяву!
– Тебе что, не понравилось?
– Нет, у меня башка трещит.
– Ну, алкоголики, знаешь, как похмелье снимают? Рюмочку с утра, и всё по новой!
– Нет, я больше не хочу.
Бобби замолчал. И я тоже ничего не говорил. А что тут скажешь?
– Пап, мне жаль, что я огорчил вас с мамой.
– Это хорошо, что тебе жаль, – вздохнул я, но всё же счел нужным усугубить. – Возможна еще одна причина, по которой эти хорошие люди хотели сделать тебе хорошо. Помнишь, мы говорили с тобой, чего могут добиваться от тебя определенного рода мужчины?
Это был точно выверенный удар. Я с полгода назад, не дожидаясь, пока за меня это сделают они сами, объяснил Бобби, кто такие гомосексуалисты и педофилы. И сейчас сознательно наслал на него вторую волну отвращения.
– Папа!
Первый взрыв возмущенного отторжения, потом задумался. Его мать ведет себя точно так же.
– Хотя, ты знаешь, один из этих парней, Вик… Он так погладил меня по щеке... Ой, меня сейчас вырвет! Мам, держи!
Он, видимо, передал телефон матери и выбежал из комнаты.
– На первый раз хватит? Джессика! Ты здесь?
– Не знаю, от твоих ли слов, или как запоздалая химическая реакция, но нашего мальчика сейчас рвет в туалете, – бесцветным голосом отозвалась моя жена.
– Это хорошо! Это от моих слов. Наверное, для первого разговора достаточно.
– Прости, я пойду посмотрю, как он, – заторопилась Джессика. – Я позвоню тебе перед сном.
– Я уже ложусь, у нас полночь. Но если что не так, конечно, звони.
– Конечно, милый. Целую тебя.
– Звони, звони! И, может, в школу его завтра не пускать?
– Я позвоню тебе завтра утром, и мы решим по его состоянию.
– Хорошо, спокойной ночи!
– Это тебе спокойной ночи – у нас шесть вечера. Целую тебя.