Пако Аррайя. В Париж на выходные.
Шрифт:
Если нет, всё наоборот. Продавец, особенно если он ведет двойную игру, часто опасается, что его после сделки могут убить. Ведь в этом случае покупатель разом получает товар, возвращает свои деньги и убирает свидетеля. Так что если люди друг другу не доверяют, встречу нужно назначать как раз в людном месте. Их недостаток – та самая людность. В толпе убийце проще ускользнуть, чем на открытой местности.
Остается золотая середина – место, где посторонних заметят и потом, в случае чего, смогут описать. Получается, Штайнер был не так глуп, договорившись о передаче контейнера у себя в гостинице. Он пьет здесь кофе с друзьями, которые пришли попрощаться, потом садится в такси и уезжает навсегда. И если не было ни перестрелок, ни внезапных
Я снова покрылся потом – мой последний визит в «Клюни» как раз будет описан самым подробным образом. Как тогда тот африканец-портье сказал о гостях Штайнера? «Я их рожи до самой смерти не забуду!» Вот и мою теперь тоже! Я не сомневался, что портье уже позвонил в полицию, скорее всего, тому самому старшему инспектору, который брал у меня показания ночью. Даже если вскрытие покажет, что Штайнер умер от сердечного приступа, внезапное бегство его гостей несомненно выдавало какой-то криминал. И хотя контейнер теперь лежал в моем кармане, шпионский характер инцидента тоже всплывет без всякого сомнения, это вопрос времени. Возможно, уже было установлено, что у Штайнера паспорт липовый, и тогда к поискам подключилась ДСТ. Или подключится: для французов выходные – святое, вряд ли их бюрократическая машина заработает до понедельника. Но в любом случае мой сольный номер превратит немало подозрений в уверенность, что здесь не обошлось без спецслужб.
Какие следы я оставил? Полицейский записал номер моего паспорта, но паспорт мог быть настоящим. А сличение фотографии с формуляра в том комиссариате в Испании, где выдали паспорт, с моим словесным портретом займет кучу времени и вообще не даст никаких улик. Вполне возможно, что там, в полиции, на карточке – моя настоящая фотография, такая же, как на паспорте. Хотя это как раз было бы хуже – тогда у западных контрразведок будет мой портрет, хотя и в гриме. Да нет, в гриме, три на четыре – нет, ничего страшного! Мне достаточно будет избавиться от этого паспорта на имя Эрнесто Лопеса.
Дальше – словесный портрет, на основании которого будет сделан мой фоторобот. Меня в состоянии описать негр, разукрашенная дневная дежурная, официантка-сербка, возможно, хотя и мало вероятно, те трое голландцев. Черт! И вся следственная группа, которая работала в салоне гостиницы ночью! Учитывая помощь полицейских, фоторобот может получиться довольно похожим – от моего настоящего облика его отличает только парик. Вот это досадно – мне нужно было срочно убираться из Франции.
И, наконец, самое неприятное. Хотя, уезжая из номера, я всегда на всякий случай протираю все предметы, за которые мог браться, отпечатки моих пальцев остались в холле: на горшке, чашке и ложке. Теперь и у французской полиции, и соответственно у всех западных контрразведок будет полный дактилоскопический набор человека, несомненно замешанного в шпионских делах. Я похолодел – по приезде с Кубы в 1980-м году в Майами у нас у всех, естественно, взяли отпечатки пальцев. Они наверняка были перенесены в компьютеры ФБР. Теперь мое раскрытие было лишь вопросом времени. Вот так-то, брат!
Наблюдающий (напомню, это я) поморщился и покачал головой – вид у наблюдаемого (напомню, это тоже я) был неважный. Весь ссутулился, мешки под глазами и это загнанное выражение лица…
А что вы хотите? Это была настоящая катастрофа! Ну, не будем сразу паниковать: скажем, ЧП. По правилам, я должен был срочно сообщить о произошедшем в Контору: и о том, что мне удалось заполучить контейнер, и о том, что, на самом деле, я засыпался. Но в Париже на связи у меня был только Николай, а ему я не доверял.
Имелся у меня, конечно, один номерок. Но он предназначался на самый экстренный случай, если моя жизнь оказывается в опасности. За двадцать лет работы я пользовался пожарной связью дважды. Поразмыслив, я достал телефон – это был как раз такой случай – и для верности вышел на остановке на перрон.
Номер Франца Фишера
– Добрый вечер, – по-немецки сказал я, когда на том конце провода мне ответил мужской голос. – Я звоню по поводу вашего объявления о продаже картины.
– Вы имеете в виду Георга Кольбе? К сожалению, картина уже продана, но мы могли бы предложить вам его рисунки. Где вы находитесь?
– В Париже. Проблема в том, что я не могу задержаться здесь надолго. Хорошо бы сделать это прямо завтра.
– Во второй половине дня вас устроит?
– Устроит!
Им же в Лесу нужно какое-то время, чтобы организовать прилет гонца.
– Вы предпочитаете перезвонить нам сами?
– Разумеется. Я здесь проездом.
– Как вам удобнее. Тогда до завтра.
– До свидания.
Дело было сделано. Не знаю, какой там аврал был у Николая, но этот звонок будет как сирена воздушной тревоги в огромном городе. Венский связной немедленно свяжется с нашим посольством. Наш резидент в Австрии срочно напишет в Контору. Когда шифрограмма придет в Москву, там будет уже часа четыре утра. Дежурный офицер поднимет Эсквайра, тот приедет в Лес, по криптованной линии свяжется с парижским резидентом, и они, пользуясь эзоповым языком, станут ломать голову. Что же такое со мной могло приключилось с семи вечера, когда Николай дал мне отбой, и я, в принципе, должен был вернуться в Нью-Йорк? И почему я, вместо того чтобы позвонить Николаю, нажал на красную кнопку, которая предназначена лишь для однократного использования? Ведь я же должен осознавать, что после моего звонка придется менять не только телефон, но и квартиру, и, возможно, даже связного. Более того, раз я не обратился в резидентуру, значит, у меня какие-то подозрения на их счет. Так что Эсквайр задействовать местных людей не будет: задаст вопросы, получит ответы, а дальше – не их дело! Хорошая новость – независимо от выводов, к которым они придут, завтра на связь со мной в Париж приедет кто-то из сотрудников, которого я не только знаю в лицо, но которому я еще и безусловно доверяю. Я надеялся, что это будет Лешка Кудинов, с которым мы готовились в одной группе, Алекси.
14
Джессика перезвонила мне уже из самолета, прежде чем отключить телефон. Самолет был неполный. Хотя их места были в середине салона, они перебрались ближе к хвосту, но зато Бобби теперь сидел у окна, как и мечтал. Наш сын уже не раз летал через океан, и его завораживали вечные льды северных островов Канады и Гренландии. А сама Джессика не забыла захватить рукопись Сиднея Флита, которую они готовили к печати. Восемь часов полета туда, столько же обратно – получается, она в самолете отработает два дня. Так что мы, без ущерба для ее работы, могли бы вернуться в Нью-Йорк в среду, потому что в Париже она вычитывать текст не собирается. Я сказал, что очень рад и тоже подгадаю свои дела так, чтобы быть совершенно свободным.
В итоге я отправился в «Де Бюси» – в «Фениксе» в моих вещах рылись, и мне не хотелось там ночевать. Естественно, я не поехал на метро до «Сен-Мишель» - мне пришлось бы проходить мимо гостиницы, отъезд из которой я превратил в незабываемое шоу. Я сошел с поезда на одну станцию раньше, на «Шатле». Отсюда до моего отеля было минут десять-пятнадцать прогулочным шагом. Я шел, раздвигая наэлектризованный воздух, а где-то вдали рокотал гром. Похоже, ночью будет гроза.
Холл «Де Бюси» встретил меня респектабельной прохладой. За стойкой стоял красивый высокий молодой человек в хорошем костюме и с приветливой улыбкой. Портье наверняка было больше, чем один дневной и один ночной, но все они были на одно лицо. Собачка привычно спала в углу дивана, нарушая аристократичную строгость заведения.