Палач, или Аббатство виноградарей
Шрифт:
— И все же ты обладаешь истинным сокровищем, коим является твоя дочь, — возразил наконец Гримальди. — И я не могу тебе не завидовать.
Во взгляде швейцарца промелькнуло удивление; судьба друга пробудила в нем острый интерес, и потому недобрые предчувствия, которые возникали, едва кто-либо упоминал об его единственном оставшемся в живых ребенке, на сей раз не овладели им.
— Гаэтано, ведь у тебя был сын!
— Он погиб — безнадежно, безвозвратно… по крайней мере, для меня!
Известие это, краткое и болезненное для обоих, вновь повергло старых друзей в задумчивое молчание. Глубокая затаенная печаль генуэзца заставила де Вилладинга подумать о том, что Господь, отняв у него младенцев-сыновей,
— Дорогой Мельхиор, на все воля Божия, — продолжал итальянец. — И нам подобает покоряться как мужественным воинам и христианам. Письмо, о котором я говорил, явилось последней весточкой, полученной непосредственно от тебя, и впоследствии я узнавал о тебе только от случайных путешественников, которые упоминали твое имя наряду с прочей знатью, не касаясь подробностей частной жизни.
— В нашей уединенной в горах усадьбе, куда редко заглядывают странники, я был лишен даже самой скудной возможности разузнать о тебе и твоем благополучии. С тех пор как особый курьер был послан, соответственно нашей старинной договоренности, чтобы сообщить о…
Барон заколебался, чувствуя, что вновь коснулся опасной темы.
— О рождении моего злосчастного сына, — с твердостью продолжил синьор Гримальди.
— … о радостном, долгожданном событии, я не имел о тебе вестей, не считая тех редких и расплывчатых намеков, которые способны скорее усилить тоску о друге, чем удовлетворить любящее сердце.
— Так мы были наказаны за разлуку. В молодости мы дерзко сменяли одно увлечение другим, но, когда соображения долга или выгоды повели нас разными путями, впервые начали понимать, что окружающий мир — вовсе не рай, как нам это казалось, и что любая радость может обернуться горем, а всякое горе имеет свое утешение. Ты носил оружие с тех пор, как мы вместе воевали?
— Да, как истинный швейцарец.
Ответ сей воскресил прежнего задорного Гаэтано, выражение лица которого могло меняться так же внезапно, как и ход мыслей.
— На чьей службе?
— Нет уж, довольно шуточек, добрейший Гримальди — а впрочем, я не любил бы тебя так, будь ты иным! Мне кажется, в конце концов нам начинают нравиться даже недостатки тех, кого мы в действительности ценим.
— Должно быть, это так, милая госпожа, иначе твой отец давно бы уже отвратился от меня по причине моих юных дурачеств. Я без устали докучал ему, поскольку деньги таяли как снег, и только терпение его чудесным образом не истощалось. Да, любовь способна вынести многое. Часто ли барон рассказывал тебе о старике Гримальди — о юном Гримальди, я хотел сказать, — и о чудачествах тех беспечных дней?
— Так часто, синьор, — ответила Адельгейда, которая то плакала, то улыбалась, слушая беседу стариков, — что я могла бы пересказать почти все приключения юного Гаэтано. Замок Вилладингов расположен высоко в горах, и странники редко заглядывают к нам в усадьбу. Долгими зимними вечерами я слушала со вниманием, на которое только способна прилежная дочь, историю вашей юности и, слушая, научилась ценить того, кто столь дорог моему отцу.
— Тебе, наверное, до тонкостей известна история о том, как я свалился в канал, любуясь красотами Венеции?
— Да, я наслышана о сем подвиге, когда галантность оказалась подмочена! — смеясь, ответила Адельгейда.
— А рассказывал ли тебе твой отец, дитя, как он избавил меня от скучнейшей обязанности служить в имперской кавалерии?
— Отец как-то упоминал об этой истории, — сказала Адельгейда, силясь припомнить подробности, — но…
— Ах, так он счел ее не заслуживающей внимания! А по-моему, она одна из важнейших. Где же беспристрастие повествователя, дорогой Мельхиор? Ведь в этом случае ты, рискуя жизнью, спасаешь человека, избавляя несчастного от угрозы стать немецким
— Но разве это сравнится с услугой, которую ты оказал мне, когда близ Милана…
— Что было, то прошло! Негоже нам, старым болтунам, хвалить друг друга без меры, а не то наша юная дама сочтет нас хвастунами — а это было бы, по правде говоря, не вполне заслуженно. Мельхиор, ты когда-нибудь рассказывал дочери о нашем безумном походе в апеннинские леса, когда мы искали похищенную разбойниками благородную испанку? Сколько недель мы потеряли, ведя жизнь странствующих рыцарей, а ведь стоило только дать мужу один-два цехина, прежде чем отправляться в путь, и все тут же бы уладилось!
— Рыцарство — да, но не безумное! — с искренним простодушием молодости возразила Адельгейда. — Об этом приключении я много наслышана, но оно никогда не казалось мне смешным. Благородные мотивы способны искупить даже менее похвальное покровительство.
— К счастью, — задумчиво ответил синьор Гримальди, — когда заблуждения молодости толкали нас на безумства, совершаемые во имя возвышенных, благородных целей, другие юноши, также отличавшиеся благородством и доблестью, способны были избегнуть излишней чувствительности и посмеяться над нашей глупостью.
— Ты рассуждаешь как убеленный сединами мудрец, а не как сорвиголова Гаэтано Гримальди, которого я знавал в старину! — воскликнул барон, посмеиваясь, как если бы он отчасти разделял безразличие благоразумных юношей к возвышенным безумствам, которым оба в молодости отдали серьезную дань. — Прояви я тогда спокойную рассудительность — и ты лишил бы меня своей дружбы!
— Как говорится, юность расточает, старость скряжничает. И даже наше южное солнце не согреет холодной крови, вяло текущей в жилах старика. Но не будем омрачать взора твоей юной дочери картиной будущего, увы, слишком верно нарисованной; всему свое время. Часто я спрашивал себя, Мельхиор: что является более ценным даром природы — пылкое воображение или холодный рассудок? Но если говорить о том, что именно предпочитаю я, на сей вопрос довольно легко ответить. По моему мнению, каждый из этих даров должен проявляться в свою пору; а если оба даны в сочетании, пусть преобладают попеременно. Пусть юноша поначалу будет пылким, а потом уже научится благоразумию. Тот, кто начинает жизнь холодным резонером, с годами становится расчетливым себялюбцем; а тот, кто идет на поводу у своего воображения, оказывается рано или поздно в плену у призраков. Если бы Господу было угодно не разлучать меня с моим дорогим сыном, который прожил со мной столь недолгий срок, — пусть бы мальчик преувеличивал добрые качества людей, пока опыт не охладит его чувствительности, но не подвергал бы сверстников безжалостному анализу, созерцая их беспристрастным оком. Сказано, что мы прах и во прах возвратимся; однако на всякой почве, прежде чем ее обработают, произрастают травы, и пусть это всего лишь буйная поросль сорняков, я могу судить по ней о плодородной силе земли куда успешней, чем по жалким всходам культурных растений, несмотря на то что последние принесут мне значительно большую пользу.
При воспоминании об утраченном сыне генуэзец вновь сделался печален.
— Как видишь, Адельгейда, — продолжал он после длительного молчания, — я буду звать тебя Адельгейдой, по праву второго отца, — мы считаем свои безумства достойными уважения, по крайней мере в собственных глазах… Любезнейший капитан! На барке полно пассажиров.
— Премного благодарен вашим светлостям, — ответил Батист, стоявший у румпеля близ знатных путешественников. — Такая удача выпадает редко, и потому надо спешить ею воспользоваться. Из-за игр в Веве все суда на Женевском озере устремились в его верхний конец, и простой здравый смысл подсказал мне довериться обстоятельствам, которые, спору нет, синьор, сложились благоприятно.