Палач мафии
Шрифт:
Блатные бойцы выдохлись, как и сам Кирилл. Теперь никто из них не горит желанием опетушить его. Сейчас их всех может обрадовать только его смерть. И Маркел – проводник их желаний…
Казалось, у Кирилла уже нет сил сопротивляться. Он закатил к потолку глаза, пошатнулся, выбросил в сторону руку – как будто искал опору. Казалось, он теряет сознание. И в этот момент подлый шакал бросился на него с заточкой. Еще мгновение, и острое жало вопьется в плоть, вырвет из тела душу.
Но Кирилл хитрил. Он ждал, когда заточка приблизится к нему на опасное расстояние. И в этот момент последние
Он перехватывает руку с заточкой, берет ее на прием, резким рывком разворачивает Маркела к себе спиной, толкает его на парашу. И мордой в очко!.. Теперь этому ослу ни в жизнь не отмыться.
Блатная братия не ждет, когда Кирилл развернется к ним лицом. На него набрасываются со спины, хватают за руки, ноги. Он как намертво прикипает к бетону. Его просто невозможно сдвинуть с места. Но это последние силы. Сейчас его сломают…
Кирилл уже не надеялся ни на какое чудо. Но чудо произошло. Открылась тяжелая дверь, и в камеру вломились прапорщики с дубинаторами в руках. Но к этому моменту блатные уже бросили Кирилла и разлетелись по своим шконкам.
А Кирилл почти без чувств продолжал стоять посреди камеры. Он уже не понимал, что происходит. А мощный удар по шее окончательно отключил сознание. Он совсем не помнил, как вертухаи взяли его под руки, вытащили из камеры и куда-то поволокли.
Кирилл открыл глаза и увидел перед собой страшное существо. Круглое, как будто воздухом накачанное лицо, синюшная кожа, ссадины, царапины, пластырные наклейки. Глаз почти не видно, от них остались только маленькие, узкие щелочки.
И тут до него дошло. Это его собственное отражение. После вчерашнего мордобоя он оказался в тюремном лазарете. Сейчас он лежит в постели. А кто-то держит над ним зеркало. И он видит перед собой свое распухшее от побоев лицо.
– Привет, братуха! – пошевелило разбитыми губами лицо.
Странно, как оно может разговаривать само по себе?
– Не узнаешь, да? Это ж я, Пыжик!
Лицо попыталось улыбнуться, но вышла какая-то уродливая гримаса.
– Пыжик?! – с трудом выдавил из себя Кирилл.
Нет, это не его собственное лицо. Перед ним стоял его друг. Кирилл улыбнулся. Его лицо также распухло. И так же вместо улыбки на нем образовалась чудовищная гримаса.
– Ну и рожа у тебя, Шарапов, – снова уродливо усмехнулся Пыжик.
– На себя посмотри!
Тело болело, как будто по нему потопталось целое стадо слонов. Внутри все горело. Грудь сдавливал гипсовый панцирь. Но Кирилл поднялся, сел на край шконки. Пыжик приземлился рядом.
На соседней койке лежал Вакула. Ему досталось не так сильно. Правый глаз сильно заплыл. А так с лицом все в порядке. Зато нога в гипсе и на растяжках. Он не мог подняться со шконки даже при всем желании.
– Братуха! – радостно заржал он. – Как здоровье?
– Спасибо, ни в борозду! – хмыкнул Кирилл. – Может, станцуешь?
– Ага, счас!
На шконке у окна лежал еще один больной. Спиной к проходу, под одеялом с головой.
– Это Вольник, – кивнул в его сторону Пыжик.
– В отключке? –
– Да нет. В полном здравии.
– А чего к нам задом, а к лесу передом?
– Так он теперь ко всем будет задом! – хихикнул Вакула.
– Заткни пасть! – неожиданно вызверился на него Пыжик. – Еще слово, и я тебя урою!
– Я не понял! – возмущенно обиделся Вакула. – Что я такого сказал?
– Ты Вольника не тронь, понял! Я любому за него башку снесу, понял!
Кирилл ничего не понимал.
– Что за шум, а драки нет?
– Драка вчера была, – с угрюмым видом ответил Пыжик. – Тебе, я вижу, тоже досталось… Опустить хотели, да?
– Не на того нарвались.
– Со мной тоже облом вышел. Но повозиться пришлось.
– Да вижу! Лихо нас разделали… Тебе тоже мокруху шили?
– Ну да, шили. Это ж, типа, мы пацанов своих положили. Совсем мусора оборзели. Хуже всяких отморозков. Меня к блатным сунули, тебя. Вакулу вот…
– Да мне-то повезло! – отозвался Вакула. – На меня три «синяка» наехали. Я их одной левой. Только вот ногу сломал. Там у меня уже был перелом, теперь вот по новой… Но от этого ведь не умирают, да?.. А Вольнику не подфартило, это да.
– Не подфартило, – кивнул Пыжик. – К нему ночью подрулили. Табуретом по башке, и понеслась… В общем, ты понял.
Неужели опетушили?
– Ты это серьезно?
– А серьезней не бывает… Только я тебе так, Игорек, скажу. С этим тоже можно жить. Лично для меня Вольник как был правильным пацаном, так им и остался. Я хоть и по ту сторону закона хожу, но мне по хрену вся эта уголовная бодяга. Для меня главное, чтобы человек по жизни педерастом не был. А то, что Вольник под каких-то уродов попал, так это просто авария. Выйдет из больнички, как новенький будет…
Кирилл был согласен с Пыжиком. Действительно, что это за порядки такие, когда насильно опущенный становится изгоем. Насильники торжествуют – они герои. А изнасилованный в полном дерьме. Он уже как бы и не человек… Чешуя какая-то.
Но таковы законы арестантской жизни – опущенный никогда не может подняться. Возможно, те же воры понимали абсурдность этого дикого закона. Ведь этот закон действовал против них же самих. Их самих ломали через насилие, многие из них сами становились презренными жертвами педерастического безобразия. В том же знаменитом «Белом Лебеде» законных воров навсегда выводили из игры через беспредельное насилие. И тем не менее жуткий закон продолжал действовать и сейчас. Мало того, он проник и на волю. Опущенный бандит и на свободе не в силах был подняться в глазах братвы. Да что там бандиты, если есть менты, которые ни в жизнь не подадут руки «петуху»…
Пыжик пытался отстоять справедливость. И Кирилл готов был горой стоять за Вольника. Но и тот и другой прекрасно понимали, что в этом случае им суждено плыть против течения. Тот же Вакула их не понимает. Для него Вольник – уже изгой. И в глазах у него глумление. И если бы не Пыжик, он бы уже топтал ногами бывшего своего товарища… Нет, братва не поймет Пыжика, если он оставит Вольника в своей команде. В волчьей стае «петухам» делать нечего…
– Нормально все будет, – сказал Кирилл. – Вольник наш брат, и мы его в обиду не дадим…