Палач в нетерпении
Шрифт:
В панике человек может открыться куда быстрее.
Именно когда к горлу подступает страх, человеку начинает изменять хладнокровие.
А значит…
— Нам тоже там надо быть, — сказала я, решительно поднимаясь. — В конце концов, один ваш Витька за всеми сразу не углядит.
Поэтому я быстро переоделась в черные джинсы и такую же черную куртку, упрятала косу под бейсболку и уже стояла в дверях, поджидая Пенса и Ларчика.
Таня тоже была готова.
Но я остановила ее:
— Нет уж,
— Почему это? — удивилась она.
— Умерла так умерла, — безжалостно ответила я. — Вот и сиди теперь в полной тишине и неизвестности.
— Но без меня вы не сможете! — запротестовала было Таня, но я остановила ее.
— Сможем. Не волнуйся… Да, и, пожалуйста, не открывай никому дверь!
И вышла, не обращая внимания на ее обиженные глаза. Пусть себе пообижается, не вредно ей это совсем…
Я же перенесла свою обиду?
Мы расположились, как заправские следопыты, по разным точкам большого сада, почти слившись с окружающей средой, чему немало способствовала темнота.
Комната была ярко освещена, и все действующие лица нашей трагикомедии были неплохо видны.
Я влезла на дерево, стараясь делать это как можно бесшумнее, и теперь оказалась в более выгодном положении, чем остальные.
Там явно происходил агрессивный междусобойчик, грозящий перейти в сражение. Во всяком случае, Лада громко орала, используя далеко не нормативную лексику. «Вы, тра-та-та, полные тра-та-та, кто из вас такой осел? Вы хотя бы… представляете… что теперь будет?»
Я продолжала свои наблюдения.
Никто признаков особенной растерянности не выказывал. Просто ругались себе люди и ругались. Если учесть, что никто из них, исключая Подла и Грязнера, друг к другу страстной любовию не пылал, то чему было удивляться?
Наверху не спал бедный Никитич, который все время расхаживал по комнате, сжимая кулаки. С моего места его было очень неплохо видно — правда, только нижнюю часть. Верхняя была от меня скрыта.
«Интересно, он-то знает, что Таня жива и здорова? Или его забыли посвятить?»
Оставалось так же непонятным, где пребывает Виктор. По шевелению в кустах я быстро определила местонахождение Пенса и Ларикова. А так везде было тихо, как в могилке. Или наш «соратник» умеет оставаться невидимкой?
— А чего ты так психуешь? — услышала я голос Варлаамова. — Ты-то теперь будешь главной. Может быть, ты и писала всю эту смурь, а, Ладочка?
Он произнес это громко и безразлично. Как бы обращаясь в никуда. Его лица я не видела — он сидел вполоборота к окну, но совсем от него близко. Только руку с дымящейся сигаретой.
— У тебя было поводов не меньше, — огрызнулась Лада.
— А я и не отказываюсь, — передернул Варлаамов плечом. — Может быть, это
— Почему это?
Они развернулись к нему все и теперь застыли, разглядывая его кто с надеждой, кто с недоверием.
— Я так думаю, — ответил он, совершенно спокойно поднимаясь и надевая пиджак. — Поэтому я уж лучше пойду домой. Надо будет — вызовут повесткой… Там вот и будем «колоться», кто чего писал.
— Подождите, подождите, с чего это у вас, Илья, такое убеждение?
Грязнер не сводил с него глаз, полных немого возмущения. Ах, ну как же! Все так покорно сидят и ждут, а этот собирается уйти!
— Это не убеждение, — усмехнулся Варлаамов. — Впрочем, вы можете продолжать сидеть тут до «пришествия» милиции. Я лучше побуду это время дома…
В принципе я была ему даже благодарна. Больше всего мне надоело торчать на этой весьма ненадежной ветке яблони и мерзнуть. Тем более что, вопреки надеждам Ларчика, никто и не собирался так запросто раскалываться.
— Так что я пошел, чего и вам желаю.
Он вышел, насвистывая, и остановился прямо под моим деревцем.
Я замерла.
Он поднял голову и пробормотал, ни к кому не обращаясь:
— Вот так вот, девочка моя! Теперь ты и сама видишь, какой тут гадюшник!
И, небрежно взмахнув рукой, отправился дальше.
«Интересненько, — подумала я. — Кого это он имел в виду? Меня или Таню? Черт его разберет, этого Варлаамова!»
Глава 8 День больших открытий
— Саша! Просыпайся…
Я еще носилась по ночному саду, прижимая к себе отвратительную куклу, и почему-то мне казалось, что все это происходит на самом деле, но оказывается, все это происходило во сне. Может быть, и вчерашний светский раут тоже был во сне, с надеждой подумала я, открывая глаза.
Мама стояла передо мной, из плоти и крови, не призрак какой-то зловредный. На столике лежал том Вийона, а из кухонного приемника неслась «нетленка» про Любочку в синенькой юбочке.
— Сейчас, — потянулась я.
— Ты опаздываешь, — строго сказала мама.
— Ну и что теперь? — поинтересовалась я. — Я каждый день опаздываю с работы, можно один денечек опоздать на работу…
— Тоже мне, работа, — презрительно фыркнула мама. — Весь день торчала в салоне, потом поздно вечером явилась домой, пропахшая дорогими духами и вином, ничего не сказала, только сообщила, что надо бы над всем подумать, плюхнулась в кровать и тут же глубоко «задумалась» на всю ночь!
— А я думаю во сне, — безмятежно улыбнулась я.