Палач

Вальд Виктор

Адела и дочь только что закончили обед и запили еду кувшином молока. Теперь уже женщина могла вставать и помогать Гудо готовить пищу. Она даже несколько раз посмотрела ему в лицо, и палачу показалось, что гнев и страх в ее глазах исчезли. Или, во всяком случае, где-то глубоко спрятались.

Она даже попыталась усмехнуться, когда Гудо сказал, что рад тому, что платья как нельзя лучше подошли и Аделе, и Грете. Правда, туфельки оказались немного велики. Но это не страшно. Будут еще и другие, к зиме. Когда же у дочери вырастет ножка,

можно будет подобрать сапожки.

Гудо сел за стол и взял в руки иглу и тонкую шерстяную нить. Он облизал конец нити и, выставив ушко иглы на просвет, попытался протянуть через нее нить. Конечно же, с первого раза ничего не получилось. Палач посмотрел на свои грубые руки и криво улыбнулся.

Адела, повозившись у очага, села рядом с дочерью на кровать и, подперев голову руками, уставилась на хозяина дома.

— Мы уже здоровы?

Гудо вздрогнул, и нить опять прошла мимо ушка. Она говорила с ним. Говорила!

Палач отложил швейные принадлежности и попытался по-доброму улыбнуться.

— Уже прошло десять дней, как вы в этом доме. Если за это время вы не умерли, значит, здоровы.

Она не продолжила беседу. И Гудо не знал, что сказать. Поэтому, выждав некоторое время, он опять взялся за иглу.

— Как мне называть тебя? — опять спросила Адела.

— Гудо. Мое имя Гудо, — с волнением произнес палач и почувствовал, как в его руках появилась дрожь.

— Я помню тебя, — в голосе женщины опять зазвучала печаль.

Гудо вздохнул.

— Ты помнила другого человека. Того уже нет. Освободи свою душу и сердце.

— Ты спас нас. А что с теми, кто жил с нами?

— Они все мертвы. Чума никого не щадит.

— Значит, мы с Гретой остались одни. — По щекам женщины потекли слезы.

— Нет, нет! — горячо воскликнул палач и тут же осекся. — Главное, что вы живы.

— Я просила Бога и добрых ангелов, чтобы они убили тебя…

— Таких просьб было много. Но Господь продлил мою жизнь, чтобы я спас ваши.

— Нам нечем тебя отблагодарить, — вздохнув, сказала Адела.

— Лучшей благодарности, чем та, что вы рядом, мне и не нужно…

Гудо почувствовал, как его грудь стала наполняться волнением. Он поднялся и, прихватив нож и тонкую дощечку, вышел из дома.

Палач быстро взобрался на холм и долго сидел, опустив голову. Тысячи мыслей и сотни разрозненных воспоминаний едва умещались в его огромной голове. Безумные глаза голодного отца, пьяный хохот наемников, скрежет оружия на поле битвы, рыдающая девчонка под ним, холодный голос Гальчини, люди, казненные и подвергнутые пыткам, бюргермейстер, Эльва, Патрик, лесопильня, изнуренные флагелланты — все это перемешалось, заставив сердце бешено биться, а мысли лихорадочно метаться.

— Все! Стоп! — громко воскликнул Гудо, проваливаясь в темную пропасть подсознания.

Когда палач почувствовал, что разум, сердце и душа освободились от печальных гостей, он был немало удивлен. Ему казалось, что он долгое

время лежал в беспамятстве. Но это было не так. А может, и так. Все, что терзало его изнутри, на некоторое время покинуло тело, хотя само тело жило. Мало того, теперь он держал в руке выструганный меч, а на его коленках было много стружки и щепок.

Удивленный и даже обеспокоенный случившимся, Гудо поднялся и осмотрелся. День близился к концу. В лагере Альберта, как всегда, дымили костры. Гулявшие за стенами города горожане спешили к закрывающимся воротам. Птицы возвращались в гнезда, а где-то в глубине леса трубил олень.

Гудо словно с похмелья поплелся домой. В голове звенело от пустоты. Даже войдя в дом, он не сразу понял, что к чему. Он даже не понял, зачем протянул дочери игрушечный меч и почему его девочки рассмеялись при этом.

Он стал приходить в себя только после того, как подошел к столу и взял в руки свой синий плащ, умело сшитый женщиной.

* * *

Гудо насадил маленькое колесико на ось и еще раз оценил свою работу. Вышла очень удачная игрушечная повозка. Он повертел ее в руках и протянул стоящей у стола Грете. Девочка улыбнулась и прыгнула к матери на кровать. Теперь они уже вместе любовались мастерски сделанной игрушкой. Здесь же, на кровати, лежали вырезанные из дерева ослик, не виденный никогда Гретой слоник и свирель, которую девочка тоже видела впервые.

— Сегодня я принесу еще яблок. Грета, ты любишь яблоки?

— Люблю, — звонко ответила девочка и положила голову на плечо матери.

— Гудо, а ты мог бы принести моток шерсти и сделать спицы? Я бы связала шапочку для Греты и чулки для нас.

Адела приподняла голову и с надеждой посмотрела на мужчину.

«Для нас…» — подумал Гудо и прикусил нижнюю губу.

— Принесу, обязательно принесу.

— Гудо, а мы могли бы и этой ночью сходить на озеро?

— Это не озеро. Это запруда. Ее выкопали в начале лета.

— Грета бы побегала там и побросала камешки в воду.

— Если все будет спокойно, мы пойдем вместе.

Девочка заулыбалась и поцеловала мать.

— Я хотела сварить мясную похлебку, но проклятая крыса стащила кость. Прости, я не доглядела. — Адела виновато улыбнулась.

— Я накажу эту старую воровку. Мы из нее сварим похлебку.

Грета скривилась и вопросительно посмотрела на мать.

— Гудо шутит, — сказала Адела и нежно погладила дочь по голове.

Палач улыбнулся и согласно кивнул. Он посмотрел на свои полки и решил проверить, что у него еще есть в запасе. Но едва он подошел к ним, как из-за двери послышался голос:

— Эй! Выходи! Тебя требует бюргермейстер.

Гудо почувствовал, как кровь прилила к вискам. Он с тревогой посмотрел на Аделу и медленно поднялся. Ему совсем не хотелось оставлять одних своих милых девочек.

— Я… Я вернусь. Скоро вернусь. У нас будет другая жизнь. Верь мне.