Палачи ада. Уроки Хабаровского процесса
Шрифт:
После Первой мировой войны японский империализм «модернизировал» феодально-самурайскую идеологию, соединив ее с хищнической идеологией фашизма. Это еще больше усугубило разбойничий характер всей военной машины и внешней политики Японии.
Политическом следствием «обогащения» идеологии явилось, как известно, заключение с гитлеровской Германией и фашистской Италией «антикоминтерновского пакта» в 1936 г. и военного пакта трех держав в 1940-м.
Бредовая теория «высшей расы» внушалась японскому народу и японским военнослужащим еще более глубоко, чем «ариям» немцам.
Служебная роль расизма заключилась в том, чтобы обосновать стремление японских
Наряду с этим, как доказано документальными данными и свидетельскими показаниями на Токийском процессе, начиная с 1928 г. в Японии систематически и беспощадно уничтожались все элементы демократии. Государственный аппарат Японии перестраивался по фашистскому образцу, и всякий намек на сопротивление подавлялся самыми беспощадными мерами.
Трудно обойти молчанием тот факт, что «Ниппон гинторое» – учебник для японских школ, написанный профессором Ютакой Хобино, – поучает, что Бог снизошел на землю и воплотился в японском императоре, «имея целью управление расой Ямато, расой богочеловеков».
«Наша священная империя стоит в мире над всем в единственном и недосягаемом превосходстве», – говорится в этом катехизисе для японского юношества. Руководящей клике удалось добиться того, что до разгрома Японии во Второй мировой войне почти каждый японец считал, что миссия «божественной расы Ямато» – подчинить все народы и добиться господства над миром. Принцип «Хакко ичоу», согласно которому все страны света должны находиться под скипетром императора, пропагандировался везде и всюду.
Когда агрессоры включают в свое военно-стратегическое планирование террор, зверства, массовое уничтожение людей, они всячески стремятся гарантировать безнаказанность исполнителям кровавых акций. Освобождая их от ответственности и наказания, тем самым они освобождают их от «условностей» морали.
Еще раз хочется отметить сходство германского нацизма с японским.
Германское Верховное командование в своей директиве от 13 мая 1941 г. прямо декларировало: «Возбуждение преследования за действия, совершенные военнослужащими и обслуживающим персоналом по отношению к враждебным гражданским лицам, не является обязательным даже в тех случаях, когда эти действия… составляют воинское преступление».
Приказом от 16 декабря 1942 г. германское Верховное командование, ориентируя свои войска на преступные действия в борьбе против партизан, заранее амнистировало исполнителей этих акций: «Ни один немец, участвующий в боевых действиях против банд [1] , не может быть привлечен к ответственности ни в дисциплинарном, ни в судебном порядке».
Идеологи японского милитаризма в этом плане ничуть не отличались от своих союзников. И точно так же они трусливо уничтожали следы своих преступлений.
1
Так нацисты именовали участников национально-освободительной борьбы.
На Токийском процессе документов высших японских властей о совершении военных преступлений в большинстве случаев не оказалось. Разумеется, это не значит, что их не было. Вот что говорилось по этому поводу на Токийском процессе:
«Когда стало очевидным, что Япония вынуждена будет капитулировать, были приняты организованные меры, дабы сжечь или уничтожить каким-либо другим образом документы и другие доказательства плохого обращения с
Японский военный министр приказал всем штабам армий немедленно сжечь все секретные документы. В тот же день начальник жандармерии разослал различным жандармским управлениям инструкции, в которых подробно излагались методы эффективного уничтожения большого количества документов. Начальник отделения лагерей для военнопленных [2] отправил 20 августа 1945 года начальнику штаба японской армии на острове Формоза циркулярную телеграмму, в которой предписывалось: “С документами, которые могут оказаться неблагоприятными для нас, если они попадут в руки противника, следует обращаться так же, как и с секретными документами, и по использовании уничтожать”. Эта телеграмма была отправлена в японскую армию в Корее, в Квантунскую армию, в армии в Северном Китае, Гонконге, Мукдене, на острове Борнео, в Таиланде, в Малайе и на острове Ява».
2
Административный отдел по делам военнопленных при Бюро военных дел японского военного министерства.
Очевидцы говорили, что Токио был окутан клубами дыма от сжигаемых в правительственных и военных учреждениях документов – заметались следы преступлений.
В этом же документе содержалась директива, адресованная лицам, совершившим военные преступления:
«Личному составу, который плохо обращался с военнопленными и гражданскими интернированными лицами или к которому относятся с большим недовольством, разрешается ввиду этого немедленно переехать в другое место или скрыться без следа».
Таким образом, японское Военное министерство, уничтожая документацию, компрометирующую власти Токио, одновременно приняло все меры, чтобы, с одной стороны, спасти военных преступников, а с другой – избавиться от опасных свидетелей.
Нацистские преступники на процессах в Нюрнберге и Токио отказывались признать себя виновными. Вряд ли они действительно считали себя белыми овечками, просто им, еще совсем недавно почитавшим себя за сверхлюдей, не хватило ни смелости, ни совести взять вину на себя. А впрочем, возможно, они действительно считали себя невиновными, ибо, как заявил адвокат Такаянаги, объясняя мотивы преступлений, совершенных немецкими и японскими военнослужащими, «такой вид действий может являться лишь отражением национальных или расовых особенностей. Преступления не меньше, чем величайшие произведения искусства, могут выражать характерные черты, отражающие нравы расы…»
Иными словами, совершая кошмарные злодеяния, подсудимые просто воплотили в себе характерные черты «расы Ямато» и «нордической расы». А их преступления, если следовать логике адвоката, можно сравнивать «с величайшими произведениями искусства».
Что же тут еще добавить? Разве что процитировать приговор Токийского трибунала в той части, где говорилось о преступлениях против законов и обычаев войны, о том, что нельзя назвать иначе, чем нечеловеческие зверства:
«После тщательного рассмотрения и изучения доказательств мы пришли к выводу, что в таком приговоре, каким является настоящий приговор, невозможно полностью изложить всю массу представленных устных и документальных доказательств; для полного описания масштаба и характера зверств необходимо ссылаться на протокол заседаний трибунала.