Палачи и казни в истоии России и СССР
Шрифт:
Следователь по делу вдовы Салтыковой, надворный советник Волков, основываясь на данных домовых книг подозреваемой, составил список из 138 фамилий крепостных, судьбу которых предстояло выяснить. Согласно официальным записям, 50 человек считались «умершими от болезней», 72 человека — «безвестно отсутствовали», 16 считались «выехавшими к мужу» или «ушедшими в бега». Было выявлено много подозрительных записей о смертях. Например, двадцатилетняя девушка могла поступить на работу в качестве прислуги и через несколько недель умереть. У конюха Ермолая Ильина, подавшего жалобу на Салтычиху, умерло подряд три жены. Некоторых крестьянок будто бы отпускали в родные деревни, после чего они или сразу умирали, или пропадали без вести.
Салтычиху взяли под стражу. При допросах применялась угроза пытки (разрешение на пытку получено не было), но она ни в чем не созналась. По итогам следствия Волков пришел к заключению, что Дарья Салтыкова «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти
Судебное разбирательство длилось более трех лет. Судьи признали обвиняемую «виновной без снисхождения» в тридцати восьми доказанных убийствах и пытках дворовых людей. Решением Сената и императрицы Екатерины Второй Салтыкова была лишена дворянского звания и приговорена к пожизненному заключению в подземной тюрьме без света и человеческого общения (свет дозволялся только во время приема пищи, а разговор — только с начальником караула и женщиной-монахиней). Она была также приговорена к отбыванию в течение часа особого «поносительного зрелища», в ходе которого осужденной надлежало простоять на эшафоте прикованной к столбу с надписью над головой «мучительница и душегубица».
Наказание было исполнено 17 октября 1768 г. на Красной площади в Москве. В московском Ивановском женском монастыре, куда прибыла осужденная после наказания на Красной площади, для нее была приготовлена особая «покаянная» камера. Высота отрытого в грунте помещения не превышала трех аршин (2,1 метра). Оно находилось ниже поверхности земли, что исключало всякую возможность попадания внутрь дневного света. Узница содержалась в полной темноте, лишь на время приема пищи ей передавался свечной огарок. Салтычихе не дозволялись прогулки, ей было запрещено получать и передавать корреспонденцию. По крупным церковным праздникам ее выводили из тюрьмы и подводили к небольшому окошку в стене храма, через которое она могла прослушать литургию. Жесткий режим содержания продлился 11 лет, после чего был ослаблен: осужденная была переведена в каменную пристройку к храму с окном. Посетителям храма было дозволено смотреть в окно и даже разговаривать с узницей. По словам историка, «Салтыкова, когда бывало, соберутся любопытные у окошечка за железною решеткой ее застенка, ругалась, плевала и совала палку сквозь открытое в летнюю пору окошечко». После смерти заключенной ее камера была приспособлена под ризницу. Она провела в тюрьме тридцать три года и умерла 27 ноября 1801 г. Похоронена на кладбище Донского монастыря, где была похоронена вся ее родня (157).
Эсерка Фанни Каплан прославилась своим покушением на Ленина на заводе Михельсона. В 1908 г., будучи анархисткой, она изготовляла бомбу, которая внезапно взорвалась у нее в руках. После этого взрыва она почти ослепла. Полуслепая, она стреляла в Ленина с двух шагов — один раз промахнулась, а два раза ранила его в руку. Ее расстреляли через четыре дня, а труп сожгли и развеяли по ветру. В книге «Ленин» профессор Пассони описывает ее как сумасшедшую. Во время Гражданской войны на Украине зверствовала банда другой пассионарии — анархистки Маруськи Никифоровой, которая выступала на стороне батьки Махно. До революции она отбывала двадцатилетний срок на каторге. Белые в конце концов поймали и расстреляли ее. Выяснилось, что она — гермафродит, т. е. не мужчина и не женщина, а из тех, кого раньше называли ведьмами.
Кроме Маруси Никифоровой и Фанни Каплан, было множество других женщин, оказавших влияние на исход кровавого октябрьского переворота. Деятельность таких революционерок, как Надежда Крупская, Александра Коллонтай (Домонтович), Инесса Арманд, Серафима Гопнер, Мария Авейде, Людмила Сталь, Евгения Шлихтер, Софья Бричкина, Цецилия Зеликсон, Злата Родомысльская, Клавдия Свердлова, Нина Дидрикиль, Берта Слуцкая и многих других, безусловно, способствовала победе революции, которая привела к величайшим бедствиям, уничтожению или изгнанию лучших сынов и дочерей России. Деятельность большинства этих «пламенных революционерок» в основном ограничивалась «партийной работой» и на них нет прямой крови, т. е. они не выносили смертных приговоров и лично не убивали в подвалах ЧК-ГПУ- ОГПУ-НКВД дворян, предпринимателей, профессоров, офицеров, священников и прочих представителей «враждебных» классов. Однако некоторые «валькирии революции» умело сочетали агитационно-партийную и «боевую» работу.
Наиболее ярким представителем этой когорты является прототип комиссара в «Оптимистической трагедии» Рейснер Лариса Михайловна (1896–1926 гг.). Родилась в Польше. Отец профессор, немецкий еврей, мать русская дворянка. Окончила в Петербурге гимназию и психоневрологический институт. Член партии большевиков с 1918 г. В годы Гражданской войны боец, политработник Красной Армии, комиссар Балтийского флота и Волжской флотилии. Современники запомнили ее отдающей приказы революционным матросам в элегантной морской шинели или кожанке, с револьвером в руке. Писатель Лев Никулин встречался с Рейснер летом 1918 г. в Москве. По его словам, Лариса чеканила в разговоре: «Мы расстреливаем и будем расстреливать контрреволюционеров! Будем!»
В мае 1918 г. Л. Рейснер выходит замуж за Федора Раскольникова, заместителя народного комиссара по морским делам, и вскоре уезжает с мужем, членом Реввоенсовета Восточного фронта, в Нижний Новгород. Теперь она флаг-секретарь командующего Волжской военной флотилией, комиссар отряда разведки, корреспондент газеты «Известия», где печатаются ее очерки
После героических подвигов на Волге Рейснер вместе с мужем, командовавшим Балтийским флотом, работала в Петрограде. При назначении Раскольникова дипломатическим представителем в Афганистане выехала вместе с ним, однако, оставив его, вернулась в Россию. По возвращении из Центральной Азии Ларису Рейснер исключили из партии за «недостойное коммуниста поведение». Как пишет в своей книге близко знавшая Рейснер жена разведчика Игнаса Порецки Элизабет Порецки: «Ходили слухи, что во время пребывания в Бухаре у нее были многочисленные связи с офицерами британской армии, на свидание с которыми она отправлялась в казармы обнаженная, в одной шубке. Лариса рассказывала мне, что автором этих выдумок был Раскольников, оказавшийся безумно ревнивым и необузданно жестоким. Она показала мне шрам на спине, оставшийся от его удара нагайкой. Хотя ее исключили из партии и положение молодой женщины оставалось неясным, ее не лишили возможности выезжать за границу благодаря своим отношениям с Радеком…» (161: 70). Рейснер стала женой другого революционера, Карла Радека, вместе с которым пыталась разжечь костер «пролетарской» революции в Германии. Написала несколько книг, писала стихи. Пули, миновавшие ее на фронтах, убили всех тех, кто ее любил. Первым — ее возлюбленного в юности поэта Николая Гумилева, расстрелянного в ЧК. Раскольников в 1938 г. был объявлен «врагом народа», стал невозвращенцем и ликвидирован НКВД во французской Ницце. Погиб в застенках НКВД и Карл Радек — «заговорщик и шпион всех иностранных разведок». Можно только предполагать, какая участь ожидала ее, если бы не болезнь и смерть.
Умерла Рейснер от брюшного тифа в возрасте тридцати лет. Похоронена на «площадке коммунаров» на Ваганьковском кладбище. Один из некрологов гласил: «Ей нужно было бы помереть где-нибудь в степи, в море, в горах, с крепко стиснутой винтовкой или маузером». Жизнь этой «валькирии революции» весьма кратко и образно описал близко знавший ее и также расстрелянный талантливый журналист Михаил Кольцов (Фридлянд): «Пружина, заложенная в жизнь этой счастливо одаренной женщины, разворачивалась просторно и красиво… Из петербургских литературно-научных салонов — на объятые огнем и смертью низовья Волги, потом на Красный флот, потом — через среднеазиатские пустыни — в глухие дебри Афганистана, оттуда — на баррикады Гамбургского восстания, оттуда — в угольные шахты, на нефтяные промыслы, на все вершины, во все стремнины и закоулки мира, где клокочет стихия борьбы, — вперед, вперед, вровень с революционным локомотивом несся горячий неукротимый скакун ее жизни».
Такой же боевой и яркой революционеркой являлась и Мокиевская-Зубок Людмила Георгиевна, биография которой удивительным образом напоминает биографию Ларисы Рейснер. Она студентка того же Петербургского психоневрологического института, который, «выдал» целое созвездие революционеров и пассионарий. Родилась в Одессе в 1895 г. Мать, Мокиевская-Зубок Глафира Тимофеевна, дворянка, участия в политической жизни не принимала. Отец Быховский Наум Яковлевич. Еврей, социалист-революционер с 1901 г., в 1917 г. — член ЦК. Проживал в Ленинграде и Москве. Работал в профсоюзах. Арестован в июле 1937 г., расстрелян в 1938 г. Мокиевская-Зубок была первым и единственным в истории командиром и одновременно комиссаром бронепоезда. В 1917 г., будучи эсеркой-максималисткой, Людмила пришла в Смольный и связала жизнь с революцией. В декабре 1917 г. Подвойский отправляет ее на Украину для добычи продовольствия, но она под именем студента Мокиевского Леонида Григорьевича вступает в Красную Армию и с 25 февраля 1918 г. становится командиром бронепоезда «3-й Брянский» и одновременно комиссаром Брянского боевого отряда. Она ведет бои с немцами и украинцами на линии Киев — Полтава — Харьков, потом с красновцами под Царицыном, ее поезд участвует в подавлении Ярославского мятежа. В конце 1918 г. бронепоезд прибывает на Сормовский завод для ремонта, где Людмила получает другой бронепоезд — «Власть — советам» и назначается его командиром и комиссаром. Бронепоезд был придан в оперативное подчинение 13-й армии и вел бои в Донбассе на линии Дебальцево — Купянка. В бою под Дебальцево 9 марта 1919 г. Мокиевская погибла в возрасте двадцати трех лет. Ее похоронили в Купянске при большом скоплении народа, похороны были запечатлены на кинопленку. После прихода белых в Купянск труп Людмилы Мокиевской был вырыт и выброшен на свалку в овраг. Захоронили ее заново лишь после повторного прихода красных (162: 59–63).