Палачи
Шрифт:
— Может, твои сообщения до него не дошли?
— Все может быть. Вообще-то он хвастался, что может жить и работать где угодно, хоть на дрейфующей льдине, хоть на островке в Тихом океане, лишь бы там были банкомат и интернет.
— Ну да, банкомат… Он ведь опять взломал систему безопасности крупного банка. Через три недели после того, как я отмазал его по всем прошлым статьям. Ну не урод? Не дай Бог попадется он мне на пути. Моментально получит в рыло!
— Я про банк не знал. Так ты нашел меня, чтобы спросить о Пельмене?
— Не только. Я знаю, тебе это будет неприятно, но нам придется поговорить о том, что произошло двенадцатого октября.
«О
— Я начну с карты, ладно? Так мне привычнее.
Поразительно, но Михаил как будто оправдывался перед ним. Он достал из внутреннего кармана пиджака ручку и свернутое в несколько раз бумажное полотно, как оказалось — карту Европы, причем довольно подробную. Даже сложенная пополам она едва помещалась на столе.
— Значит, как ты, несомненно, знаешь, двенадцатого октября этого года в двенадцать часов двадцать одну минуту потерпел крушение немецкий самолет, следовавший по маршруту Берлин — Киев. Он разбился при посадке. Рухнул на взлетно-посадочную полосу под таким углом, словно пилоты были уверены, что до земли им еще километра два. Все сто пятьдесят четыре пассажира и восемь членов экипажа погибли.
Столяров склонился над картой и обвел кружком черный самолетик, больше похожий на крест, нарисованный к северу от Киева. Условное обозначение аэропорта.
— Дальше. Через одиннадцать минут после этого, в двенадцать тридцать две, потерпел крушение самолет прибалтийских авиалиний, следовавший из Таллинна в Ларнаку. Он упал в районе Белой Церкви, в ста шестнадцати километрах от места падения первого самолета. Из ста двадцати трех человек, бывших на борту, не уцелел никто.
Михаил сделал вторую отметку.
— И наконец, российский чартерный рейс Анталья — Москва. Связь с ним была потеряна еще до пересечения украино-российской границы. С экранов радаров самолет пропал приблизительно здесь. — Он нарисовал третий кружок примерно посередине между населенными пунктами Унеча и Стародуб. — Обломки обнаружили спустя четыре часа. Установленное время падения — двенадцать часов пятьдесят две минуты. Погибло… — Столяров вздохнул. — Погибли все.
— И к чему эти кружочки? — спросил Гарин. — Зачем ты вообще мне это все рассказал? Я слышал то же самое раз сто из выпусков новостей.
— Значит, ты знаешь и официальную причину тройной катастрофы?
— Которую из них? Человеческий фактор? Отказ системы связи? Плохие погодные условия? Конечно, знаю. Только… Что значит официальную? Есть и другая?
— Есть. — Михаил кивнул. — За четыре минуты до первой катастрофы, то есть в двенадцать семнадцать, немецкий самолет заходил на посадку с севера по широкой дуге, вершина которой находится вот в этой точке. Два других самолета следовали регулярными курсами и были в это же время, соответственно, здесь и здесь.
Столяров сделал три новые отметки. При этом ему пришлось вдвое уменьшить радиусы кружков, чтобы они не пересеклись друг с другом.
— Что это? — подался вперед Олег. — Бермудский треугольник?
— Хуже. Припять и ее окрестности.
— Что ты имеешь в виду? С самолетами что-то произошло, когда они пролетали рядом с Зоной? Что это было? Выброс? Электромагнитный импульс? Оружие? — Гарин осекся. — Пси-оружие?
— Дай-ка кружку, — вместо ответа попросил Михаил. Он сделал несколько глотков, потом весь сморщился,
— Чушь! — уверенно сказал Олег. — Почему ты не назовешь его по имени? Пси-Мастер мертв. Я убил его.
Когда Столяров не ответил, он заговорил снова, сперва негромко, но с каждой новой репликой повышая тон:
— Зачем ты… Зачем ты все это придумал, Миша? Ты засиделся в штабе? Тебе не хватает третьей звезды на погонах? Или просто захотелось свежей крови? Ты слишком давно никого не убивал, так? В этом все дело? Люди погибли, их не вернуть. Марину не вернуть. А ты… Что за бредовые идеи? Что за кружочки на карте? Откуда взялись эти двенадцать часов семнадцать минут? Почему ты молчишь? Почему ты не смотришь мне в глаза, Миша?
— Все сказал? — Михаил в упор уставился на Гарина, и тот поежился под его взглядом. — Это хорошо. Теперь пей. Пей и слушай.
Олег послушно отхлебнул из кружки и не почувствовал вкуса.
— Немцы первыми расшифровали показания черного ящика, уже через неделю после катастрофы. Судя по записям бортовых самописцев, все системы самолета функционировали в штатном режиме. Никаких происшествий на борту зафиксировано не было. Никаких намеков на теракт. Что же касается человеческого фактора… За несколько минут до посадки пилоты перестали отвечать на команды диспетчера. Разговаривать друг с другом они тоже перестали. Если не считать странного набора звуков, который, насколько мне известно, так и не удалось расшифровать. Пятнадцать секунд неразборчивой речи посреди полной тишины. Аудиозапись есть в свободном доступе, так что ты тоже можешь попытать счастья.
Михаил положил на стол КПК и поелозил пальцами по экрану.
— Так, громкость на максимуме, слушай. Это диспетчер. Он говорит по-английски, потом по-немецки что-то насчет высоты. Дальше ничего интересного, одна статика, и вот тут… Кстати, ровно в двенадцать часов семнадцать минут. Вот оно, слушай!
— Тидума шшш энок сезакон шшш ило напрра шшш нотолкона шшш инасса, — услышал Гарин и передернул плечами.
— Дальше снова тишина, — сказал Столяров. — Кстати, немцы так и не смогли понять, кому из пилотов принадлежит голос.
«Немудрено, — подумал Олег. — Это же не человек. Это робот. Передающее устройство».
Он не понял ни слова из этой странной речи, зато мгновенно узнал интонацию. В последний раз так говорил с ним Пельмень, когда его со связанными за спиной руками вели по подземному ходу в бункер Пси-Мастера.
— Прокрути еще раз, — попросил он Михаила.
— Нет необходимости.
— Прокрути.
Столяров пожал плечами и ткнул пальцем в экран КПК.
Тишина, негромкое потрескивание, затем — голос, от которого начинают шевелиться волоски на руках.