Паладин
Шрифт:
Лестер выглядел веселым, поскольку тоже рассчитывал в ближайшие дни оставить успевшую поднадоесть ему Палестину.
— И как вы решились отказаться от поездки домой, милая Джоанна? Неужели вы не соскучились по заливным лугам Восточной Англии или не хотите увидеть белые скалы Дувра над Ла-Маншем?
На мгновение облачко грусти налетело на прекрасное лицо Джоанны. Но через миг она уже улыбалась.
— А кто вам сказал, милорд, что я не побываю в Англии? Однако всему свое время. Не так ли, муж мой? — И она сияющими глазами посмотрела на Мартина, прижимающего к груди их маленькую дочь.
В новых рыцарских доспехах, с разметавшимися
— Все вершится по воле Божьей, любовь моя. Но если таково твое желание, я со своей стороны приложу все усилия, чтобы оно сбылось. Верь мне, Джоанна.
И она с нежностью ответила ему:
— Я верю тебе.
Эпилог
Баронессе Гронвуда, леди Милдрэд де Шампер, уже перевалило за шестьдесят. Но, несмотря на почтенный возраст, она оставалась неплохой наездницей и велела подать к крыльцу свою любимую серую кобылу. И тут оба ее сына воспротивились желанию матери.
— Матушка, разумно ли это? — волновался старший из сыновей, Гай Гронвудский. — Такое ненастье, туман, все вокруг заледенело, да и дорога вся в рытвинах. Умоляю, откажитесь от своего намерения. Ведь наши дорогие гости сами скоро приедут в Гронвуд-Кастл.
Баронесса поглядела на Гая своими светло-голубыми глазами, окруженными сеткой легких морщин. Голову ее покрывала белая накидка, скрывающая поседевшие волосы, опушенный мехом капюшон плаща был откинут на плечи, отчего не так бросалась в глаза некоторая сутулость пожилой дамы. В остальном же она, худощавая и сохранившая величественную осанку, держалась в седле не хуже, чем в те годы, когда считалась одной из лучших наездниц в королевстве.
— Генри, — окликнула баронесса своего второго сына, — ты ведь не откажешься сопровождать меня?
Генри только покосился на старшего брата и развел руками. Он тоже считал, что погода не располагает к поездкам, однако когда их мать принимала решение, то переубедить ее было непросто.
— Да, матушка, я еду с вами.
Баронесса неспешной рысью выехала из ворот замка. Сквозь туман и морось фахверковые домики городка, располагавшиеся вокруг замка, казались призрачными, и все же здесь уже ощущались оживление и веселье в преддверии Сочельника. То и дело попадались прохожие, слышалось пение, пробегали дети, и замечательно пахло стряпней — хозяйки всегда стараются щегольнуть своим кулинарным мастерством в честь Рождества.
Многие жители городка Гронвуда при виде проезжающей баронессы приветствовали ее, поздравляли с праздником, кланялись. Обычно она приветливо отвечала на проявление внимания подданных, но сегодня проезжала мимо, ни на кого не глядя. За нее приходилось отвечать на улыбки и поднимать в знак приветствия руку ее сыну Генри.
Баронесса вся была погружена в свои мысли. Она вспоминала, как четыре года назад ее младшая дочь Джоанна пожелала отправиться в Святую землю со своим супругом Обри де Ринелем. И с тех пор от нее поступало крайне мало вестей. Только редкие краткие письма о том, как они с мужем ехали по Европе, затем побывали в Константинополе, а позже примкнули к войскам короля Ричарда в Святой земле.
Но спустя некоторое время они узнали, что Обри поспешил со своими выводами. Джоанна сама написала родителям, причем сообщила, что и впрямь побывала в плену, но теперь она свободна, успела развестись с Обри и даже вновь вышла замуж за приближенного нового короля Кипра Гвидо де Лузиньяна, от которого уже родила дочь, названную в честь святой Хильды — покровительницы семейства Шамперов. Письмо было полно радостных упований, но при этом Джоанна ставила родных в известность, что не вернется домой, а останется с супругом на Кипре. Она не преминула попросить родителей о том, чтобы они переправили ей приданое, — частично деньгами, а частично ее лошадьми Незерби. Джоанна уверяла, что, как и ранее в Англии, собирается заниматься разведением лошадей на Кипре, скрещивая их с доставляемыми из Палестины арабскими скакунами.
Когда семья пережила первый всплеск радости, что их Джоанна жива и у нее все благополучно, возникло немало вопросов по поводу ее нового замужества. Все понимали, что нужны очень веские основания, чтобы добиться развода, и если к самому Обри родные Джоанны не испытывали приязни, то, памятуя, как легкомысленно она выбрала своего первого супруга, ее новая скоропалительная свадьба вызвала у них тревогу. К новому мужу Джоанны их расположило только то, что он обвенчался с ней даже без полагавшегося приданого. Однако само его имя — Мартин Хоконсон — указывало, что он не из старой знати, а значит, к союзу с Джоанной де Шампер его могло подвигнуть само родство со знатной семьей, а также ее родственные связи с королевским домом Плантагенетов, гарантировавшее этому нуворишу продвижение по службе при дворе короля Гвидо на Кипре.
Поразмыслив, Шамперы решили повременить с отправкой приданого, пока не разузнают все об этом Мартине Хоконсоне. Они даже подумывали послать своего представителя на Кипр, чтобы он вызнал все о новом браке Джоанны, но потом случилось нечто, отвлекшее их от мысли о поездке за море. Ибо их, как и всех в Европе, сразила новость, что по пути домой таинственно исчез король Ричард Английский.
Последнее, что было известно о короле, так это его неожиданная встреча с пиратским флотом, когда он возвращался морем, однако даже пираты не посмели напасть на человека, сражавшегося за Гроб Господень. Более того, морские разбойники уведомили Львиное Сердце, что в Марселе, где он хотел высадиться, короля ожидают люди Филиппа Французского, намеревающиеся схватить его.
После этого Ричард изменил курс… и пропал. Его не было в портах, не было на побережье, ниоткуда не поступало сообщений, что он высадился со своей свитой. И начали рождаться всякие предположения, одно хуже другого: что людям короля Филиппа все же удалось напасть на Ричарда и он убит, что он попал в шторм у побережья, его корабль разбило о скалы, а сам Львиное Сердце погиб в пучине. Но очевидным оставалось только одно — самый прославленный и яркий монарх Европы не подавал о себе никаких вестей.