Паладин

Вилар Симона

Где-то через пару часов путники встретили разведчиков-крестоносцев. Семеро вооруженных конников выехали перед ними на дорогу, и, хотя все они были в тюрбанах или с куфиями поверх шлемов, беглецы еще издали признали в них западных воинов — крестоносцы, в отличие от мусульман, использовали длинные щиты вместо круглых, да и кони под ними были мощнее, нежели изящные арабские лошадки. Однако самих беглецов приняли за мусульман: вооружение, круглые щиты, арабские скакуны — все наводило на мысль, что они сарацины. Поэтому встречные сразу сгруппировались, закрывшись щитами, и молча наблюдали за небольшой группой приближающихся иноверцев. Хорошо, что хоть сразу не

напали. И, подъезжая к крестоносцам, Мартин поднял руки, показывая, что не имеет враждебных намерений.

Две группы остановились на некотором расстоянии.

— Я вижу, вы служите Лузиньянам, — откидывая с лица защищавший от зноя и пыли конец тюрбана, произнес Мартин и указал на герб этого семейства на щитах рыцарей — лазорево-белые горизонтальные полосы.

Осведомленность в геральдике этого странного голубоглазого сарацина, говорящего на франкском языке без акцента, озадачила крестоносцев. Один из них произнес:

— Мы имеем честь служить в отряде коннетабля Иерусалимского королевства Амори де Лузиньяна. Но сами вы кто такие, черт побери?!

— Мы беглецы из сарацинского плена.

— И еврей? — указал в сторону Иосифа в его желтой шляпе другой крестоносец.

— Он с нами, — кивнул Мартин. — И мы готовы представиться, если вы отведете нас к вашему сеньору. Только поскорее. Ибо за нами по Дороге паломников в сторону Яффы движется огромное войско султана Саладина.

Крестоносцы молчали, глядя на странных путников все с той же подозрительностью. Похоже, все они были местными уроженцами пуленами, а как считали многие прибывшие из Европы рыцари, пулены не отличались смекалкой и туго соображали. В любом случае они явно не торопились, и только через время один из них сказал, что не стоит верить первым же встречным и надо во всем разобраться.

Тут вперед выехала Джоанна, резко сорвав с головы тюрбан. Длинные черные волосы так и рассыпались по ее плечам.

— Мое имя Джоанна де Ринель. Я кузина короля Англии Ричарда Плантагенета, и вы должны были слышать, что я оказалась в сарацинском плену. Я уверяю вас, что надо поторопиться и как можно скорее сообщить о приближающемся войске.

Только через несколько долгих минут один из рыцарей поклонился ей, учтиво прижимая руку к груди.

— Я узнал вас, прекрасная дама, ибо не единожды видел как в Акре, так и в Яффе. Мое имя Альбер Леруа, я из Мон Фавора и буду счастлив проводить вас в Рамлу, где ныне располагается наш отряд.

При этом рыцари как-то странно переглянулись, один даже хохотнул.

Рамлу они увидели еще издали: на земляных насыпях вокруг некогда разрушенных построек вовсю кипела работа, уже возвышалась пара крепких башен, был установлен частокол, виднелись возы с обтесанными блоками. Везде работали каменщики, возводившие укрепления, однако восстановление едва только началось, и по сути Рамла оставалась незащищенной.

Когда вновь прибывшие въехали в проход между насыпью, над которой уже возвышалось нечто вроде сторожевой башни, находившиеся в Рамле люди проводили незнакомцев любопытными взглядами, но работу свою не прекратили. Путники видели, что внутри укреплений было установлено немало палаток и шатров, среди которых выделялся большой шатер с алым крестом тамплиеров, однако рыцарь-пулен, представившийся как Альбер Леруа, провел их дальше, к еще более высокому шатру, яркому и нарядному, занимавшему центральное место среди укрепленного валом лагеря в Рамле. На шесте у входа висело знамя ее владельца, но сейчас, при душном безветрии, стяг обвис и изображение на нем невозможно было рассмотреть.

Рыцарь Леруа помог леди Джоанне сойти с лошади и, оставив ее спутников ожидать в стороне, провел ее, держа за самые кончики пальцев, под поднятый полог шатра.

— Мессир Обри, сегодня для вас благословенный день. Ваша супруга сумела сбежать из плена, и я имею счастье препроводить ее к вам.

Джоанна остановилась, будто споткнувшись. После яркого южного солнца ее глаза еще не свыклись с полумраком под навесом шатра, однако в груди неожиданно стало холодно. Обри? Ее муж Обри де Ринель? Лишь через несколько долгих минут она смогла рассмотреть супруга — он уставился на нее, стоя возле походного стола с расстеленными картами. Лицо его изумленно вытянулось, глаза были расширены, длинные ухоженные волосы рассыпались поверх богатой, украшенной гербом Незерби туники из легкого светлого сукна. Джоанна отметила про себя, что Обри изменился — очень располнел, раздался вширь и выглядел этаким сытым котом, и это впечатление не скрывали ни сильный загар, ни светлые волосы, казавшиеся почти белыми в сочетании со смуглой кожей.

В шатре находились еще какие-то люди, но Джоанна смотрела только на Обри. Что она почувствовала при встрече с человеком, которого некогда любила? Пожалуй, волнение, но также и некоторую холодную неприязнь. Джоанна не стремилась к нему, почти не думала о нем все это время, но, тем не менее, понимала, что Обри — ее муж, которому она должна повиноваться.

— Слава Иисусу Христу, господин супруг мой, — негромко произнесла она.

— Во веки веков, — машинально ответил он и перекрестился. И вдруг с какой-то нервозностью спросил: — Надеющ, ты не ражущилашь щотворять крештное жнамение, пока жила шреди шарачиншких яжышников?

Джоанна даже не сразу поняла, о чем он говорит. Обри все так же шепелявил. И еще она заметила, с какой брезгливостью муж рассматривает ее фигуру в сарацинском мужском одеянии, как кривятся в усмешке его губы. Но тут ее обступили остальные находившиеся в шатре люди, кланялись, поздравляли с освобождением. Она отвечала им, кого-то узнавала, кто-то казался ей незнакомым… Обрадовалась Джоанна только своему саксу Осберту, давно служившему у четы де Ринелей. Потом кто-то сказал, что супруги давно не виделись и не стоит мешать их встрече.

— Как тебе удалощ ошвободитьша? — спросил Обри, когда они остались одни.

Он опустился на складной стул, не проявляя ни малейшего желания приблизиться или обнять ее. Но Джоанна почувствовала от этого только облегчение.

— Меня спасли верные люди, посланные моим братом Уильямом де Шампером, да упокоит Господь его душу.

— Аминь. И что ты теперь ждешь от меня?

Джоанна вздохнула. Что ж, они с Обри и ранее были чужими, а эта разлука вообще отдалила их друг от друга.

— Я хочу справиться о своей дочери.

— Ах да! — хлопнул рукой по подлокотнику стула Обри. — О той ублюдошной малышке, какую ты навяжала мне. Она в Яффе, под пришмотром твоей ворщуньи Годит. Они живут в башне, где рашположилищ жены мештных крештоношцев. Однако, дорогая, неражумно нашинать нашу вштрешу напоминанием о твоем грехе — грехе шупружешкой неверношти!

— Я всегда хотела иметь ребенка, Обри, — вздохнула Джоанна. — Ты мне в этом отказывал. Однако сейчас я хочу поговорить с тобой о другом. Как я заметила, в Рамле нет настоящих укреплений, строительство только началось. Поэтому спешу предупредить, что по Дороге паломников в сторону Яффы движется из Иерусалима огромное войско сарацин. Думаю, уже к вечеру их передовые отряды будут здесь!