Палестинские рассказы (сборник)

Ривлин Влад

В категорию тех, кого следовало лишить лица он заносил и тех, кого можно использовать в качестве простых информаторов, и тех, кого нельзя использовать, но необходимо нейтрализовать. «У каждого человека есть ахиллесова пята, – учил он своих подчинённых. – Наше искусство заключается в том, чтобы найти самое уязвимое место врага и умело использовать его», любил повторять он.

Гиль был мастером в ломке личности. Профессиональный психолог, он был виртуозом в ломке личности, и у него была целая система, лично им разработанная и тщательно оберегаемая, по уничтожению человека. Он разрабатывал, строил и совершенствовал её годами. Люди были разными. На одних достаточно было лишь хорошенько надавить – и они ломались. Одни ломались просто от страха, другие – боясь потерять то, что имели. С так называемыми маньяками было гораздо сложнее. Это были фанатики,

убеждённые в своей правоте. Если у них была «ахиллесова пята» в виде комплексов или тайных пристрастий, их можно было в конце концов хотя бы остановить. Но хуже всего приходилось с настоящими маньяками, у которых не существовало болевых точек и слабых мест. Всю свою жизнь без остатка они посвящали идее, и таким образом становились совершенно не чувствительны к боли. Раньше их было не так уж и много, но со временем становилось всё больше и больше. Они верили лишь во Всевышнего, слушали лишь его голос и читали лишь написанную им Книгу. Пытаться проникнуть в их душу было бесполезно. Он чётко это знал, и потому эта категория маньяков подлежала уничтожению. Вербовать их не имело смысла. К другой категории маньяков он относил людей непредсказуемых. С ними можно было договориться, но при этом их никогда нельзя было просчитать. В этом отношении религиозных и идейных фанатиков просчитать можно было гораздо проще. Можно было, по крайней мере, с уверенностью сказать, что они могут сделать, а чего не сделают никогда. Ну и, наконец, те, кого можно было использовать в качестве секретных агентов. Ими, как правило, становились люди, преследовавшие личную выгоду. Для таких не существовало другого бога, кроме собственной выгоды, и завербовать их не стоило труда.

Однако не каждый мог стать секретным сотрудником. Гиль был привередлив, отбирая в штат лишь подследственных с достаточно высоким IQ. Подготовка секретного агента требовала колоссальных затрат и усилий. В случае успеха под такого человека нередко разрабатывались масштабные и дорогостоящие операции по продвижению агента на ключевые посты в организации противника. Поэтому Гиль и подходил к отбору таких сотрудников с особой тщательностью и практически никогда не ошибался. В его практике был всего один случай, когда он «прокололся», да и тот не слишком значительный. Девице, которую он прижал сделанными с помощью фотомонтажа порносценами с ее якобы участием, он пригрозил, что в случае отказа поставлять информацию, эти снимки будут получены её родственниками в деревне. Девица согласилась, а вернувшись домой, повесилась. Крупных же проколов у него не было потому, что, как он сам считал, подходил к своей работе творчески и того же требовал от своих подчинённых.

– В каждом случае необходим индивидуальный подход, – учил он своих подчинённых, требуя, чтобы они при допросах и вербовке учитывали особенности жертвы.

– Смотрите на всё творчески, – учил он своих подчинённых и именно в соответствии с этим критерием – умением творчески сломать человека – отбирал себе помощников. И ещё его подчиненные должны были находить в своей работе азарт. Азарт, который заменит им любую другую страсть – к игре, к вину и даже к женщинам. Они должны были быть влекомы своим азартом так же, как он, Гиль Индик, который сравнивал своё мастерство с искусством открывания самых сложных замков или с мастерством самых искушённых хакеров.

– Что может быть сильнее из всех ощущений, нежели завладеть сознанием другого человека, проникнуть во все его тайны и управлять им как собственной машиной? – восклицал он иногда в кругу самых доверенных лиц. Он был романтиком, авантюристом и… сумасшедшим. И он знал это. Работа для него была жизнью, потому что позволяла смотреть на окружавших его людей как на насекомых, а себя чувствовать Богом или божеством.

Таким был следователь, ветеран службы общей безопасности Гиль Индик.

Часть Четвертая: Крах Мефистофеля

В общей службе безопасности на Дауда обратили внимание давно. От всех остальных командиров, действовавших на оккупированных территорях партизанских групп, его отличала способность объединять вокруг себя людей самых разных, подчас совершенно противоположных убеждений. Он был единственным, кому удавалось, хоть и на короткий срок, но объединять и коммунистов, и исламистов, и фатховцев. Именно этим он был и опасен. В недалёком будущем он мог стать тем лидером, вокруг которого сплотятся все ныне живущие арабы Западного Берега и Газы. После этого к ним очень скоро присоединятся

арабы Израиля и Иордании и тогда… Нет, такого сценария не должно быть. Поэтому такой человек, как Дауд, должен либо вести арабов в том направлении, которое нужно Израилю, либо исчезнуть. Третьего не дано.

Индик просчитал возможные сценарии и варианты предстоящей схватки. Добыча была в его сетях, но ещё не сломлена. Предыдущую схватку – с Мухаммадом – он проиграл, хотя и боялся признаться в этом даже самому себе. Проиграл, потому что не смог найти у Мухаммада той болевой точки, надавив на которую, его можно было бы сделать зависимым. В своей борьбе Мухаммад был готов поставить на карту всё: даже собственную жизнь и самых близких. На него не действовали ни шантаж, ни угрозы, ни пытки. Он не боялся смерти, которая была для него гораздо большей реальностью, чем жизнь. Его отношение к жизни сформировалось под влиянием смерти двоюродного брата. Тот работал хирургом в госпитале Рамаллы. Однажды он вымыл руки после операции и вдруг упал замертво – неожиданно лопнул один из сосудов головного мозга. Ему было всего тридцать девять лет. И он всегда был абсолютно здоров. Поэтому к жизни Мухаммад относился легко. Для него важна была не сама жизнь, а принципы, на которых она зиждилась, главным из которых было достоинство. Достоинство, которое немыслимо без родной земли. Жизнь человека быстротечна и призрачна. А земля, на которой он живёт и семья, поколение за поколением, будут вечно. Он был в этом убеждён, и поэтому его невозможно было поколебать. Когда Индик понял это, он зачислил Мухаммада в «маньяки». Так он называл тех, кого нельзя было ни поколебать, ни сломать. Просматривая в очередной раз файлы по Дауду, Индик улыбался своей знаменитой мефистофельской улыбкой. Ему показалось, что он нашёл, за что зацепится и что использовать в предстоящей схватке с Даудом. Он был уверен, что нашёл.

Дауд был хорошо подготовлен на случай ареста. Он знал, как себя вести в случае ареста или под пытками. Но он и предположить не мог, что попадёт в лапы израильских спецслужб так нелепо. Его просто усыпили газом, и теперь и он, и весь дом находились во власти израильских спецслужб.

– Как ты себя чувствуешь? – участливо поинтересовался Индик у Дауда. Дауд не ответил. Поначалу Индик заговорил о совершенно посторонних вещах. Его речь напоминала скорее бред – он говорил обо всём сразу и ни о чём. Этот поток слов, произносимый монотонно, скороговоркой без перерыва, как будто буравил мозг Дауда, а Индик всё говорил и говорил, до тех пор, пока Дауд не почувствовал подступающую к горлу тошноту. Он держался из последних сил, предметы перед глазами стали расплываться, и ему показалось, что следователь монотонно повторяет одну и ту же фразу, которая будто вбиваемый молотком гвоздь входит в его сознание.

– Тебе плохо? – вдруг испугался следователь. На его лице был неподдельный испуг. – Я ведь хочу тебе помочь, – продолжал следователь, и его лицо тут же выразило самое искреннее желание помочь. – Ты ещё совсем молодой, вся жизнь у тебя впереди. А с твоими талантами ты далеко пойдёшь, – скороговоркой трещал следователь. Дауд изо всех сил сжал зубы. На лбу выступил холодный пот. – А здесь ты просто сгниёшь. Сдохнешь в собственном дерьме как последний засранец.

При последнем слове, Дауд вздрогнул. Увидев его реакцию, следователь ласково улыбнулся:

– Ты ведь не хочешь снова стать засранцем, ведь так? – и он весело подмигнул своей жертве. И Дауд снова почувствовал себя как тогда, на пустыре, маленьким и слабым, против амбала Ахмада. Его затрясло от ярости, и он хотел вцепиться следователю зубами в горло, но его руки и ноги были скованы наручниками и цепями.

– Успокойся, – вдруг приказал Индик, отчего Дауд почувствовал ещё больший прилив ярости. – Я действительно хочу помочь тебе, – продолжал Индик после небольшой паузы, на этот раз без скороговорки и пришёптываний. – Твои друзья подозревают, что это именно ты выдал нам Мухаммада и свою группу.

Дауд сжал кулаки от ярости.

– Вот доказательства – показания твоих товарищей, – и он показал Дауду диск. – Да и мне поверят на слово. Но кто предатель, а кто герой, решаю я, – продолжал Индик.

– Ещё немного – и я сломаю его, – подумал он про себя, еле сдерживая торжествующую улыбку.

– А выбираешь ты. Поэтому либо ты выходишь отсюда героем и продолжаешь свою головокружительную карьеру, либо… – Индик сделал паузу, – умрёшь предателем и… засранцем.

Дауд молчал.

– Едва ли его можно будет сбить с ног атакой в лоб, – подумал Индик. И он начал обходной маневр.