Палей и Люлех
Шрифт:
Таких чудес и во сне им не виделось.
Все стены изукрашены. Чего-чего тут нет!
— Братец, что за звездочки золотые на стене? — спрашивает Люлех.
А это яблоня кудрявая зеленая, золотыми яблоками усыпана; на сучьях два мальчонка сидят, яблоню качают.
Яблоки на землю золотым градом сыплются.
Оглянулся Люлех — со стены смотрит на него белка с живыми глазами, вот-вот прыгнет с ветки.
У оконца — длинный стол, на столе — двенадцать яичных скорлупок, как двенадцать цветков цветут, в одной — золото, в остальных — краски всех
Что же это за зелье в белых скорлупках? Палей окунул палец в золото, и Люлех за ним туда же.
У обоих пальцы золотыми стали, будто по золотому наперстку надето.
Не заметили братья, как вошла в дом девчоночка-подросток, черноглазенькая, босоногая, в красной юбочке, и косички по плечам. Увидела она гостей, проворней белки выскочила из избы. Бежит, сама кричит что есть моченьки:
— Батюшка, батюшка, у нас слуги бояревы!
И бегут тут из лесу с топорами старик, да его сыновья, да за ним старуха с дочерьми.
Старик бел как лунь, борода по пояс, брови густые, сивые, стар, но сила в нем молодая.
Глянули братья на старика — глаза у того грозные, да и у сыновей тоже, сейчас обоим головы смахнут.
Схватили хозяева Палея с Люлехом, руки, ноги связали, за переборку швырнули. Сами по дому проверять пошли.
Что хозяева говорят, Палею с Люлехом слышно.
— Батюшка, у моего теремка крышу свернули! — кричит черноглазая.
— Белку-сторожиху хвостом в другую сторону повернули! — жалуется средняя дочь — Белянушка.
— Золото мое пальцем пробовали! — кричит один из сыновей.
Топоры звенят, сыновья дверями хлопают — погибель верная, запропали молодцы.
Стали хозяева судить, решать, что с пришельцами делать. Один-то из сыновей советует:
— Знамо, боярские дети или воеводские слуги. Подосланы. Погубят. Отвести в лес — и голову на пень!
Старик Савелий подумал и говорит:
— Сгоряча добрых бы людей не обидеть. Сначала провер устроим.
Выводят Палея с Люлехом в горницу. Оробели братья-охотники. Поставили их обоих рядом. У обоих на пальцах по золоченому наперстку. Явная улика. Старик глянул на золоченые пальцы, говорит сыновьям:
— Не почернело золото — значит, добрая рука.
Незваных гостей спрашивают:
— Кто вы и откуда? Говорите чисту правду, у меня есть кому проверять.
Палей с Люлехом сказали все, как есть.
Савелий снял с гвоздя клетку с белкой, открыл окно, вынул белку с шелковым хвостом, наказывает:
— Узнай-ка, все ли сыновья у мужика Елисея дома? Если нет двоих, ко мне явись да скажи о том. А после гуляй по своей воле.
Резвая белка махнула из клетки на сосновый сучок, и была такова.
День прошел — белки нет, второй минул — белки нет. На третий день было снова руки, ноги крутить хотели Палею с Люлехом, а тут как раз белка и пожаловала, качается под окном на сучке, в окошко лапкой стучит, будто сказывает:
«Нет у мужика Елисея в избе сыновей ни старшего, ни младшего».
— Ну ладно, скачи, гуляй!
Посоветовался
Первый-то теремок — с двенадцатью башенками, узорами расписан, крышей златоглавой крыт. Что в том теремке — неведомо. Второй теремок — без крыши, выструган из дуба, узоров на нем нет, полон золота. А третий — из клена сготовлен, тоже без узоров, этот полон серебра.
Подвели Палея с Люлехом к столу. Савелий и говорит:
— Перед вами три теремка, и под каждым из них своя судьба. Какой теремок себе выберете, такую и судьбу примете. Думайте, решайте, сами выбирайте.
— Мне бы вот этот теремок, — просит Палей, а сам на первый указывает.
— Мне тоже. — Люлех за ним.
— Быть по сему! — воссиял Савелий, и все его сыновья улыбками расцвели.
Сняли со стола белую скатерть. Под третьим теремком — сухая, черная жужелица, [12] под вторым теремком — желтый жук-короед, а под первым — три вещицы: кисть серебряная, цветок алый да белый клык медвежий.
12
Жужелица— хищное насекомое из семейства жуков.
— Вот судьба ваша! — И подает им Савелий кисть, лазоревый цветок и медвежий клык. — Тут и я вам, коль хотите, кой-чем помогу.
И посадил он их к себе под руку, стал учить своему дивному занятию.
Ребята оказались понятливые. Зима пришла, до дому далеко. Целыми днями сидят они в светлой горнице да узоры пишут. В яичных скорлупках все краски перед ними. Расцветают под тонкими кисточками пестрые цветы, сплетаются узоры причудливые. Савелий их золотит, медвежьим клыком шлифует.
И все Савелий побывальщины рассказывает, только о себе не обмолвится — кто, да откуда, да какими судьбами сюда попал.
— Сам ты откуда, хоть сказал бы? — раз спрашивает его Палей.
Нахмурил Савелий седые брови, помолчал.
Прошло сколько-то времени, Палей опять про то же спрашивает:
— Какого же ты роду-племени сам-то?
— А такого же, что и ты, — Савелий ответил.
Згнал рубаху, — а спина-то у него вся в рубцах. Тряхнул старик седыми волосами, откинул прядь — а уха-то одного и нет, краешек небольшой остался.
— Собаками ханы-ироды травили, как волка! — сверкнул Савелий глазами, кисть бросил и ушел из горницы.
Две сестрички — дочки Савельевны Беляна и Чернява — пришли отцовы кисти мыть. Этак пристально на Палея с Люлехом поглядывают.
— Вы, ребята, не тревожьте его — тяжело ему о том вспоминать, — говорит старшая.
Дружная семья, рукодельная.
Сыновья-умельцы на кости, на дереве тонкие узоры режут, теремки да шкатулки мастерят. Савелий те теремки расписывает, золотые крышки делает, зверя, птицу — что только на разум падет… А дочки за пяльцами сидят.