Палимпсест. Умаление фенечки
Шрифт:
– Пойдёшь отмечаться? Может, что и без записи дадут, – спросил дедушка Мирона у Светиной бабушки.
– Сегодня нет. Мне уже ничего не надо! – бабушка сначала полулежала на решётке кровати без ножек, потом полностью легла, но продолжала разговаривать с собеседником, не поворачивая к нему головы.
Дедушка придвинул остатки кресла ближе к её изголовью, обозначая расположение к женщине. Свет немного пробивался сквозь распахнутые днём двери подвала и, рассеиваясь, позволял видеть контуры людей и предметов. Все, кто здесь был (а приходили
– Погаси, пожалуйста, свечу. И так глаза болят. Ну и из экономии.
Мужчина свечу не погасил, а поставил её позади, чтобы свет не попадал женщине в глаза.
– И так всю жизнь экономили. Извини, дорогая!
Людям было глубоко за семьдесят, они уже слабо двигались, но могли ещё разговаривать.
– Вода пока есть, а пачки макарон нам с тобой на три дня хватает. У меня вот и номер почти стёрся, – бабушка поднесла запястье правой руки с написанным на нем номером к свету, без интереса подержала руку, как будто за что-то голосовала, безнадёжно и безрезультатно. Потом начала тереть место с цифрами.
– Постой! Не злись! – дедушка остановил её ещё крепкой ладонью.
В этом вынужденном прикосновении они оба ощутили давно забытый эротизм, мало кому из молодых ведомый – не каждый так доживёт, – тонкий, но для них яркий. Мужчина подержал ладонь чуть дольше необходимого для цели остановить стирание этого стигмата – давая понять, что он имел в виду и второй смысл, да-да, не только про очередь просителей пищи.
– Молодёжь поможет нам разобрать номер. Только не мой руку, – таких малых привычек и знаний о выживании под огнём появилось очень много.
Невоплотившиеся Светлана и Мирон сидели в стороне, им был слышен разговор. Свои детские дела они за долгое время и за долгое же сегодня переделали, и потому их интересовали взрослые. Встревать, конечно, они не смели. Дети уже знали, что вторгаться в чужие пространства и жизнь нельзя.
Тем более об их существовании догадывалась только бабушка. Периодически она в такт разговаривала с ребятами, учитывала их несуществующую жизнь в обстановке и заботе о них. Дедушка только поддерживал разговор о Мироне, не мешал бабушке заниматься.
– Да молодёжи-то сейчас совсем мало. Им ничего не осталось. Как жить?
Бабушка пошарила по стороне рукой, нащупала острое колено старика, похлопала по нему.
– Мы ещё успели пожить!
– Да. Кстати, уже давно стали сниться такие яркие сны, что я думаю о них как о действительной реальности, планирую дела из снов на день…
Они надолго замолчали, видимо, утомившись от длинного пролога в разговоре.
Дети пока потихоньку достали пакетик сгущённого молока и по очереди понемногу отъели из него. Его им дал один из солдат, которые неделю назад, неизвестно чьи, человек десять, приходили и просили еды. В подвале скопилось много засохшего хлеба: каждый выходящий в город старался принести как можно больше, и его не успевали съедать, – плюс было достаточно соли и сахара. В достатке было
– Вам оставить хлеба? – спросил командир стариков (он был самый опрятный и побритый).
– Не надо, солдатики. Мы добудем, – ответил кто-то из темноты.
– Спасибо! – сказали все вразнобой, посовали скудный припас в вещмешки.
Когда военные уже уходили, один из них вернулся к детям и достал из набедренного кармана начатый пакет сгущёнки.
– Вот, растите… пожалуйста! – голос парня на половине фразы «хрустнул» и сорвался на хриплый шёпот.
Кто-то из товарищей заметил эту сцену, но никто ничего не сказал. Наверное, поэтому так мало пишут военных пьес: а что говорить?!
Света с Мироном растянули необычный пакетик на несколько дней. Они не стали говорить про новую еду бабушке: знали, что та – для них же – откажется. Мальчик хотел было выбросить оскудевший до дна пакетик, но Света остановила его, прошептала: «Можно ещё разрезать, оставь пока!» Они сложили его под ворох разновозрастных вещей, приметили, под каким слоем.
– Пум-пурум-пурум-пум-пум! – начал напевать сначала тихо, потом всё прибавляя в голосе, дедушка.
Бабушка узнала песню и подхватила уже со словами:
– Это даже хорошо, это даже хорошо, что пока нам плохо!
Они моментально слились в хор – наверняка не в первый раз. Почему-то пропустили первый куплет из неформального гимна советской интеллигенции.
– …Если б дети в Лимпопо жили не болея,Мы не знали бы, что есть в мире Бармалеи.Что повсюду нам от них надо ждать подвоха,Это даже хорошо, что пока нам плохо,Это даже хорошо, это даже хорошо,Что пока нам плохо.И ещё бессчётное количество раз повторяли финалочку, разыгрывая её на разные лады и добавляя новых инструментов. Оба поднялись со своих мест и стали шуточно маршировать вокруг кресла.
Под конец замерли и обнялись. Так стояли тоже без счёта.
– Ой, уморилась! Хорошо.
Бабушка сняла платок на плечи.
– Великий фильм «Айболит – 66». Прямо про нас, – она ещё раз обняла собрата.
– А я был знаком с Вадимом Коростылёвым, автором текста. Шапочно. Работали на одном проекте.
– Да, были времена. А мы и не знали, что счастливы. Будет ли ещё оттепель?
– Конечно, будет! – дедушка даже расправил плечи. – Вон, видишь, уже апрель!
Бабушка от такой шутки поморщилась.
– А помнишь анекдот? – дедушку несло. – Мальчик спрашивает верховного: «Мой папа говорит, что вы не только человека в космос запустили, но и сельское хозяйство», – а тот отвечает: «Передай отцу, что я не только кукурузу сажаю».
– Да практически у всех был под кроватью тревожный чемодан. Носки там, спички, фонарик, дежурный червонец – было весело!
– Ага, червонец постоянно приходилось то вынимать, то докладывать.
Глава 2. Продолжение пути