Палитра счастья

Сергеева Оксана Николаевна

Челюсти свело судорогой. Как от боли.

— Да. Я пришлю Франса. Он тебя отвезёт. — Молчание. Гробовое молчание. Как в вакууме. Выдох. — Ты ведь не рассчитывала на что-то большее? — добавил для убедительности. Это сработало.

— Я? — глухо. Заикнулась. Сглотнула. — Нет, — тихо, — конечно нет, — ещё тише, еле слышно.

Тишина. Оглушающая, рвущая на части тишина.

«Прости, меня… Ради, Бога, только прости меня, моя любовь. Прости меня когда-нибудь…»

Он сжал челюсти так, что скрипнули зубы. Чтобы не заорать,

не зарычать, как раненый зверь. Осторожно положил телефон на стол, потому что был готов разбить его, и не только его. Хотелось разгромить всё в своём собственном кабинете, своими собственными руками. Голыми руками покрошить всю мебель на щепки.

Грудь сдавило так, что он с трудом сделал вдох, а выдох не мог. Просто не мог, потому что парализовало. До боли сжал кулаки, уперевшись побелевшими костяшками в письменный стол, сделав один единственный сиплый выдох.

— Мистер Грант, — начала Селеста, ступив на порог, что означало, — приёмной кроме неё есть кто-то посторонний.

— Выйди, Селеста, — с трудом процедил он.

— Я только…

— Выйди, я сказал! — рявкнул он.

— Ян… — в кабинет вбежал, запыхавшийся финансовый директор.

— Вон, я сказал! — с силой ударил ладонью по столу, так что звякнула его чашка с недопитым кофе. Заорал так, что Селеста вздрогнула и отшатнулась, как будто её ударили, а несчастный директор побелел как смерть.

Ян наблюдал, как оба испарились в секунду. Взгляд задержался на стеклянной перегородке. Она действовала как красная тряпка на быка. Хотелось разбить её вдребезги на тысячи мелких осколков, просто растереть в порошок. Расхлестать.

Всех растереть в порошок. И себя. За собственную трусость.

За то, что сказал ей это по телефону.

За то, что не смог посмотреть ей в глаза.

За то, что не смог солгать, глядя ей в глаза.

Он на мгновение остановился на почти полной чашке с кофе, а потом швырнул её с дикой силой. Словно в замедленной съёмке наблюдал, как кофе заливает белый пол кабинета; как разбитая вдребезги чашка собирается горкой мельчайших осколков у противоположной стены; как стекают по ней же черные капли, разъедая душу…

Селеста смахнула слезы.

Ни разу… Ни разу за эти годы он не поднимал на неё голос. А тут… И собственно из-за чего?

Она снова вздрогнула, услышав звон разбитого стекла. Со своего места она видела разбитую чашку, разлитый по всему кабинету кофе. Господи, да что же происходит то? Даже не пойду. Пусть сам убирает. Она обиженно уткнулась в бумаги, краем глаза заметив, что Ян подошёл к перепачканной стене. Присел на корточки и сгрёб осколки правой рукой, сжав в кулаке. Потом резко разжал, наблюдая, как алая кровь стекает с кончиков пальцев, образовывая на полу маленькую красную лужицу. Не больно. Эта боль от порезов ничто по сравнению с тем, что творилось в сердце. Тупая непереносимая боль.

—

Ян! Ты что… ты что делаешь?! — она сорвалась со своего места, чуть не опрокинув стул. Подлетела к нему и схватила за руку, потащив в приёмную. Он даже не сопротивлялся, просто тупо смотрел на свою руку, с которой лилась кровь.

Сел схватила из аптечки первый попавшийся бинт и, оторвав изрядный кусок, сунула ему в руку.

— Зажми! Зажми сильно!

Послушно он так и сделал.

— Селеста иди домой, — тихо сказал, а Селеста изумлённо посмотрела на него, потом на часы.

До конца рабочего дня оставалась ещё полтора часа

— Иди, Селеста, — устало и глухо прошептал он. — Перебинтуй и иди.

Эва уставилась на телефон. Не веря, не осознавая, что он это сделал. Она положила сотовый на диван, и села рядом, подогнув под себя ногу. Сейчас он позвонит и скажет, что это была плохая шутка. Очень неудачная шутка.

Время остановилась, пока она так и сидела, глядя то на картину, то на телефон, а тот всё молчал. Молчал. И всё вокруг замерло. Только сердце стучало как бешеное, а ком у горла становился всё больше, мешая дышать.

Вдруг, в одну секунду, её как будто подбросило высоко в небо и с размаху ударило о землю. Она вскочила и заметалась по гостиной, будто искала выход в незнакомом помещении, но не могла найти. Остановилась у своей картины, нервно проведя рукой по волосам, на которой ещё остались, не смытые капельки синей краски.

Чувства, готовые выплеснуться, мысли бьющиеся в голове как шумный прибой…

«Что, ты ему там понарисуешь, Альфи? Цветочки… да Грант, разнесёт мою студию, если ты ему там цветочки понарисуешь…» — всплыли внезапно слова Нила.

Цветочки… Ах, цветочки! Цветочки!

Эва кинулась в свою комнату, куда уже убрала кисти и краски. Влетев, она с минуту приходила в себя, вспоминая, что же ей нужно. Сосредоточиться никак не могла, всё путалось. Всё смешалось в голове. Боль. Злость. Досада. Предательство.

Она схватила первую попавшуюся кисть, потом потянулась к краскам, почти все были на исходе, практически одной цветовой гаммы. Нет. Её это не устраивало. Категорически нет.

С кистью в руке пронеслась в гараж, в хозяйственное помещение, где остались какие-то материалы после строительства и ремонта. Она точно знала, что ей нужно.

Выбрав банку с белой акриловой краской, той самой которой Ян уже практиковался на её «холсте», она забежала в гостиную и бахнула её на пол.

Пальцы предательски подрагивали. Обычно точные уверенные штрихи смазывались, но ей было всё равно.

«Иди ты к черту, Ян! К черту! Всё к черту!»

Покончив с «дополнениями» к картине, она убрала всё по местам и взлетела на второй этаж, как будто боялась, что кто-то её остановит.

Покидав свои вещи в сумку, она выскочила, оставив дверь открытой.