Пальмовая ветвь, погоны и пеньюар
Шрифт:
– Вы так считаете?
– Да. Ведь это я назвал имя Морейры, когда вы с Портелой никак не могли отыскать подходящего по всем статьям генерала. Я был членом делегации, которая явилась к нему и предложила баллотироваться…
– Я тоже там был. Афранио меня вынудил.
– …я прочёл книгу, которую он мне прислал…
– Этого ещё не хватало!
– …я завёл интрижку с его дочерью – прелестное существо, жаль, пресновата немножко… Я стал другом дома, чуть ли не родственником. Исходя из всего вышеизложенного, хочу уведомить, что буду голосовать за генерала – во-первых, у меня хоть совесть будет чиста
– Хорош несчастный! Он уже сейчас распоряжается у нас в Академии, как у себя дома, и заявляет, что Бруно – ничтожество и дутая величина! Представьте, что он будет вытворять, когда станет академиком! Шутки в сторону: нам может не хватить вашего голоса. Родриго, одумайтесь! Родриго, вы поступаете против совести! Родриго, послушайте меня!..
Но Родриго непреклонно идёт к дверям секретариата.
– Изыди, сатана!
– «Прелестное существо»… «Пресновата немножко»… Идите, идите, расплачивайтесь за свои шашни! Об одном вас прошу: не заводите долгих романов, через четыре месяца мы будем избирать Фелисиано. Вам это известно?
– За него я проголосую с большим удовольствием. Бог даст, и пройдет…
– Вы ещё смеете сомневаться? Пока я здесь, никто не сменит погоны на пальмовые ветви. Ни погоны, ни сутану!
– Я вижу перед собой оголтелого антиклерикала…
– Я не антиклерикал, я материалист. У меня множество друзей среди священников – я только не хочу, чтобы Академия провоняла ладаном!
– …и пацифиста.
– Я демократ! Я дружу и с военными тоже, но не допущу, чтобы они заводили тут казарменную муштру… Место, по традиции принадлежащее вооруженным силам, – нет, вы слыхали что-либо подобное?!
УРНА
По заведённому порядку старейшина Академии Франселино Алмейда позирует фоторепортёрам – делает вид, что опускает бюллетень в урну. После того как снимки сделаны, журналистов просят удалиться. Двери комнаты, где происходят выборы, запираются.
Старый служитель – седовласый негр, чёрный как сажа, элегантный, как английский лорд, – подносит урну Эрмано де Кармо: президент голосует первым. Потом он до очереди обходит всех присутствующих.
Их немного – это последнее заседание перед каникулами. Большинство «бессмертных» спасается от нестерпимой жары где-нибудь в горах, кое-кто уехал на рождество в родные края и ещё не вернулся. Старый служитель останавливается у каждого кресла, и каждый академик опускает в урну бюллетень. Прежде чем началась процедура выборов, президент подсчитал, сколько писем получено от тех, кто не смог приехать и прислал бюллетень в запечатанном конверте.
Обойдя стол, служитель опорожняет урну. Сейчас начнётся подсчёт голосов. Потом бюллетени сгребут в кучу, служитель обольёт их бензином, чиркнет спичкой и обратит в пепел. Тайна голосования будет соблюдена.
В соседней комнате журналисты и фоторепортеры пробавляются остатками угощения с академическою стола. Обычно во время выборов Малый Трианон запружен народом – в библиотеке, в холле, в залах толпятся приверженцы того или иного претендента. А когда баллотируется один-единственный кандидат, не будет ни борьбы, ни неожиданностей – следовательно, незачем и приходить.
Рядом со столиком, на котором стоит телефон, дежурит Клодинор Сабенса – он ждёт той минуты, когда сможет сообщить генералу Валдомиро Морейре, что тот приобщился к «бессмертию».
СООБЩЕНИЕ ПО ТЕЛЕФОНУ
Сидя в кресле возле телефона, генерал Валдомиро Морейра ждёт той минуты, когда его друг Клодинор Сабенса сообщит ему, что он приобщился к «бессмертию». На кандидате парадный мундир (пока ещё генеральский, а не академический), серьезное лицо его выражает спокойное достоинство. Рядом дочь Сесилия: она хоть и легкомысленна, но искренне привязана к отцу. Дона Консейсан снуёт туда-сюда, делая последние приготовления. Обе в новых, с иголочки, платьях.
Те гости, что пришли разделить с кандидатом радость великого известия, разбрелись по комнате. Тут соседи, ближайшие друзья, бывшие сослуживцы и однокашники. Они любуются накрытым столом, который ломится от солений и печений, от блюд с окороком, ветчиной, индюшатиной. Посвященные осведомлены о кулинарных талантах Эунисе. В саду Арлиндо сооружает импровизированный бар: ставит кувшины с пивом, чаши с крюшоном, прохладительные напитки, пряча до поры бутылки виски и коньяка – они предназначены для академиков и прочих сиятельных лиц.
Как медленно тянется время!.. Генерал ждёт, гости переговариваются вполголоса, иногда вдруг слышится сдавленный смешок. В дверях появляется дона Консейсан с последним подносом.
– Ещё нет?
В этот самый миг звонит телефон. Генерал снимает трубку. Сесилия раздвигает губы в улыбке. Дона Консейсан замирает.
– Сабенса? Да-да, я. Ну как? Единогласно?
Глаза его вылезают из орбит, челюсть отвисает.
– Что?
Краска заливает лицо, он разжимает пальцы, и телефонная трубка падает. Тело генерала оседает в кресле. Дона Конссйсан роняет поднос, пирожки с треской катятся по полу. Она подбегает к мужу, обнимает его.
В телефоне раздается далекое, еле слышное попискиванье – это Сабенса кричит: «Алло, алло!» Сесилия поднимает трубку и говорит севшим голосом:
– Приезжай немедленно. С папой плохо…
– Он умер не вовремя, – говорила потом дона Консейсан. – Ему бы умереть после того, как он остался единственным кандидатом и счёл себя академиком.
ИЗВЕСТИЕ
Афранио Портела отдал горничной шляпу и трость.
– Доктор Эрмано просил вас позвонить сразу же, как придете: дело очень срочное.
По пути в кабинет местре Портела улыбнулся жене, которая шла к нему навстречу, сгорая от нетерпения. Ожидая, пока президент возьмёт трубку, он поцеловал дону Розаринью и пообещал немедленно удовлетворить ее любопытство.
– Сейчас всё расскажу.
В трубке раздался голос президента.
– Да, Эрмано, это я! Слушаю! – Его рука, лежащая на плече жены, вдруг судорожно сжалась. – Дьявольщина!
Он повесил трубку и постоял несколько мгновений молча и неподвижно. Дона Розаринья взяла его за локоть.