Паломничество на Землю. Сборник избранных рассказов
Шрифт:
Все это было вполне понятно. И все полностью противоречило тому, что Джексон уже знал о языке хон.
Это было даже более чем противоречиво: это было немыслимо, невозможно и не укладывалось ни в какие рамки. Все равно что увидеть в холодной Антарктике пальмы, на которых вдобавок растут не кокосы, а мускатный виноград.
Этого не могло быть — однако так оно и было.
Джексон проделал то, что от него требовалось. Когда он кончил тромбрамктуланчирить, как это принято, ему осталась только официальная церемония и после этого — несколько
Эрум уверил его, что все это очень просто, но Джексон подозревал, что так или иначе, а трудности у него будут.
Поэтому-то он и уделил подготовке целых три дня. Он усердно работал, чтобы в совершенстве овладеть двадцатью девятью потенциаторами-исключениями в их наиболее употребимых положениях и безошибочно определять, какой инициирующий эффект они оказывают в каждом из этих случаев.
К концу работы он устал как собака, а его показатель раздражимости поднялся до 97,3620 по Графхаймеру. Беспристрастный наблюдатель мог бы заметить зловещий блеск в его серо-голубых глазах.
Он был сыт по горло. Его мутило от языка хон и от всего наянского. Джексон испытывал головокружительное ощущение: чем больше он учил, тем меньше знал. В этом было что-то совершенно ненормальное.
— Хорошо, — сказал Джексон сам себе и всей Вселенной. — Я выучил наянский язык, я выучил множество совершенно необъяснимых исключений, и вдобавок к этому я выучил ряд дополнительных, еще более противоречивых исключений из исключений.
Джексон помолчал и очень тихо добавил:
— Я выучил исключительное количество исключений. В самом деле, если посмотреть со стороны, то можно подумать, будто в этом языке нет ничего, кроме исключений.
— Но это, — продолжал он, — совершенно невозможно, немыслимо и неприемлемо. Язык по воле Божьей и по самой сути своей систематичен, а это означает, что в нем должны быть какие-то правила. Только тогда люди смогут понимать друг друга. В том-то и смысл языка, таким он и должен быть. И если кто-то думает, что можно дурачиться с языком при Фреде К. Джексоне…
Тут Джексон замолчал и вытащил из кобуры бластер. Он проверил заряд, снял оружие с предохранителя и снова спрятал его.
— Не советую больше пороть галиматью при старине Джексоне, — пробормотал старина Джексон, — потому что у первого же мерзкого и лживого инопланетянина, который попробует это сделать, будет трехдюймовая дырка во лбу.
С этими словами Джексон зашагал назад в город. Голова у него шла кругом, но он был полон решимости. Его делом было отобрать планету у ее обитателей — причем законно, а для этого он должен понимать их язык. Вот почему так или иначе он добьется ясности. Или кого-нибудь прикончит.
Одно из двух. Что именно, сейчас ему было все равно.
Эрум ждал его в своем кабинете. С ним были мэр, председатель совета города, глава округа, два ольдермена и член правления бюджетной палаты. Все они улыбались — вежливо, хотя и несколько нервно. На буфете были выставлены крепкие напитки. В комнате
В целом все это выглядело так, будто в лице Джексона они приветствовали нового высокоуважаемого владельца собственности, украшение Факки. С инопланетянами такое иногда бывало: они делали хорошую мину при плохой игре, стараясь снискать милость землян, раз уж их победа была неизбежной.
— Ман, — сказал Эрум, радостно пожимая ему руку.
— И тебе того же, крошка, — ответил Джексон. Он понятия не имел, что означает это слово. Это его и не волновало. У него был большой выбор других наянских слов, и он был полон решимости довести дело до конца.
— Ман! — сказал мэр.
— Спасибо, папаша, — ответил Джексон.
— Ман! — заявили другие чиновники.
— Очень рад, ребята, что вы к этому так относитесь, — сказал Джексон. Он повернулся к Эруму. — Вот что, давай-ка закончим с этим делом, ладно?
— Ман-ман-ман, — ответил Эрум. — Ман, ман-ман.
Несколько секунд Джексон с изумлением смотрел на него. Потом он спросил, сдержанно и тихо:
— Эрум, малыш, что именно ты пытаешься мне сказать?
— Ман, ман, ман, — твердо заявил Эрум. — Ман, ман ман ман. Ман ман. — Он помолчал и несколько нервно спросил мэра: — Ман, ман?
— Ман… ман ман, — решительно ответил мэр, и другие чиновники закивали. Все они повернулись к Джексону.
— Ман, ман-ман? — с дрожью в голосе, но с достоинством спросил его Эрум.
Джексон потерял дар речи. Его лицо побагровело от гнева, а на шее начала биться большая голубая жилка. Он заставил себя говорить медленно и спокойно, но в его голосе слышалась бесконечная угроза.
— Грязная захудалая деревенщина, — сказал он, — что это, паршивцы, вы себе позволяете?
— Ман-ман? — спросил у Эрума мэр.
— Ман-ман, ман-ман-ман, — быстро ответил Эрум, делая жест непонимания.
— Лучше говорите внятно, — сказал Джексон. Голос его все еще был тихим, но вена на шее вздулась, как пожарный шланг под давлением.
— Ман! — быстро сказал один из ольдерменов главе округа.
— Ман ман-ман ман? — жалобно ответил глава округа, и на последнем слове его голос сорвался.
— Так не хотите нормально разговаривать, да?
— Ман! Ман-ман! — закричал мэр, и его лицо от страха стало мертвенно-бледным.
Остальные обернулись и тоже увидели, что Джексон вытащил бластер и прицелился в грудь Эрума.
— Кончайте ваши фокусы! — скомандовал Джексон. Вена на шее, казалось, душила его, как удав.
— Ман-ман-ман! — взмолился Эрум, падая на колени.
— Ман-ман-ман! — пронзительно вскричал мэр и, закатив глаза, упал в обморок.
— Вот сейчас ты у меня получишь, — сказал Эруму Джексон. Его палец на спусковом крючке побелел.
У Эрума стучали зубы, но ему удалось сдавленно прохрипеть: «Ман-ман-ман?» Потом его нервы сдали, и он стал ждать смерти с отвисшей челюстью и остекленевшим взором.