Память бережно храним

Курцев Б.

– Товарищи, – наконец начал полковник тихо и глуховато, словно читая газету, – мы знаем, что немцы проявляют подозрительную активность у наших границ. Обстановка в Европе, как вы знаете из печати, сложная. Напомню, что мы заключили договор с Германией о ненападении сроком на десять лет… Война идет внутри мира капиталистов… Нам необходимо выиграть еще какое-то время, чтобы закончить переоснащение Красной Армии новейшей боевой техникой. Большая политика диктует: нельзя показывать, что мы к чему-то готовимся. Это может вызвать провокацию со стороны тех же немцев, что крайне нежелательно для нас. Никакого повода для провокаций. Необходимо

совершенствовать свою боеспособность. Быть всегда готовыми дать отпор агрессорам, если они попытаются опробовать крепость наших границ…

Выходили из клуба все с чувством неудовлетворенности, вызванной неопределенными ответами представителя Киевского Особого Военного Округа.

Автобус остановился в центре села Судовая Вишня. Здесь сошли все командиры и разошлись по своим квартирам.

Курцев и Кожанов направились к восточной части села.

– Ничего не сказал полковник определенного, а дело табак, – недовольно произнес Кожанов, коренастый, смуглый, чуть ниже ростом, но шире в плечах своего друга Курцева.

– Не расстраивайся, Алексей, – бодро ответил Курцев – Борис по своей натуре, что бы ни происходило, был всегда самим собой: не терял голову, несмотря на обстоятельства, радовался жизни, коли она дана человеку только один раз, шел туда, где труднее. – У нас есть, кому думать, там, в Кремле. Не так уж страшен черт, как его малюют! Если бой, что ж, примем его, как положено.

– Принять бой – не задача, на то мы и военные, но хочу спросить: как на наших «двадцатьшестёрках» против немецких Т-4? – загорячился Кожанов. – Без «тридцатьчетверок», не говоря уж о КВ, если что – нам придется туго.

– На сегодня нам, пожалуй, предостаточно, – оборвал разговор на эту тему Курцев, сознавая справедливость слов друга. Ответить ему он не мог, ибо сам не знал, что будет завтра, как обернутся события и с чем они, если придет тот час, смогут встретить врага.

– Пошли к нам, – пригласил он Кожанова. Друзья остановились на развилке дорог: Курцеву идти прямо. Кожанову вправо.

– Идем, – согласился Кожанов. Они не ошиблись: у Курцевых их встретили Клава и Маша. Так было у них в семьях заведено: когда нет дома мужей, жены проводили время вместе, или у Курцевых, или у Кожановых; если Борис и Алексей отсутствовали, находясь на учениях или у своих танков в восьми километрах отсюда. Дружба мужей передалась и женам.

– Папка плишёл! Дядя Боля плишел! – бросилась им навстречу Светланка, черноголовое, с кудряшками, милое существо – трёхлетняя дочурка Кожановых, которая была очень похожа на мать. Поздоровавшись с женами, мужчины занялись Светланкой.

– Подарок от зайчика, – протянул ей шоколадку отец.

– Светочка, а это от лисички-сестрички, – такую же точно преподносит ей дядя Борис, который очень её любит. Он берёт девочку на руки, подходит к столу, за которым сидят женщины.

– Светочка, посиди с мамой, мы приведём себя в порядок, – девочка послушно села на стул, рассмотрела подарки, а потом начала всех угощать.

– Принимайте нас в свою компанию, Клава, мы голодны зверски, – усаживаются за стол Кожаное и Курцев.

– Ну, мальчики, вы просто молодцы, вместо обеда прямо к ужину. Мы с Машей думали собирать вас в путь-дорогу, – журит Курцева Клава и, осторожно передвигаясь, приносит с кухни и обед и ужин. Маша молча смотрит то на Алексея, то на Бориса, но поднимаясь из-за стола, в глазах ее тревога.

Курцев помог жене принести с кухни варенье, яблоки, хлеб

в хлебнице. Мамочка, мы сегодня выглядели на все сто! – похвастался Борис, подтверждая свои слова, поднятым большим пальцем, – а посему нам причитается.

– Как ты Алёша?

– Не-не-не! – округлив глаза, говорит Кожанов, так как Маша качает головой, а сам подмигивает Борису.

Клава принесла черную литровую бутылку с выдержанным мускатным вином. Борис налил соломенно-прозрачное и душистое вино в два светлых фужера.

– За здоровье наших боевых подруг, – поднял первый бокал Курцев.

Второй тост произносит Кожанов за будущее потомство.

– А за меня? – подала голосок Светланка.

– И за тебя, дорогой человечище, – засмеялся Курцев, гладя её по кудряшкам, и глаза его в это время как-то особенно потеплели.

– За счастливое будущее Светланочки, ну и за успехи старшего из Кожановых, – подмигнул Маше Курцев. Маша, не понимая, смотрит то на Алексея, то на Бориса.

– Разъясняю, – продолжает Курцев, – сегодня, четырнадцатого июня сорок первого года, командир танковой роты лейтенант Алексей Кожанов за умелое командование своим подразделением отмечен представителем Военного округа. Завтра будет приказ. Если позволите, кричу «Ур-ра!»

– Ула-а! – подхватывает Светланка и хлопает в ладоши. Оба хохочут – один звучно, другая с радостным визгом.

– Будет тебе, Борис, – смущается Кожанов, исподволь наблюдая за Машей, довольна ли она успехами мужа.

За столом продолжалось веселье. Курцев взял гитару, перебирает струны. Под аккомпанемент семиструнной спутницы военных пели любимые песни. «Среди долины ровной», «Тучи над городом встали», «Жил отважный капитан, он объехал много стран…» Курцев пел с упоением, закрывая глаза, ерошил волосы. У Кожанова оказался неплохой голос – альт. Клава, русая, с вьющимися волосами, голубыми и добрыми глазами, с правильными чертами нежного лица, была просто очаровательна. Она, чуть разрумянившись и обнявшись с Машей, на лицо которой всегда было приятно смотреть – большеглазая, курносая, чисто русская красота – несильными, но чистыми голосами уводили песню в далёкую даль, придавая ей грусть, так присущую русскому напеву.

Можно было заметить одинаковое выражение глаз обеих женщин. В них было тепло, обращенное куда-то внутрь, в себя, в новую, еще не появившуюся на свет жизнь, но уже живущую у материнского сердца… То была своя тихая радость, никому не высказываемая. Клава готовилась стать матерью через три месяца, а Маша ждала второе дитя в июле этого года.

Надвигалась тихая ночь, от Карпат потянуло прохладой. На южном небе засверкали мириады звёзд. Из-за садов появилась луна «рогами» вверх – признак «вёдро», – как говорили хлеборобы на родной Владимирщине. Тихие хатки белели в просветах деревьев. Пахло цветами, росой и акациями. От речки Вишни донеслось гоготание гусей. Пролаяла где-то собака от скуки. Село Судовая Вишня погружалось в сон.

Курцеву, ещё не привыкшему к своему счастью, новому и очаровательному, хотелось ещё раз пережить его.

– Почему так устроено всё на этом свете? Не будь рядом друга Алексея Кожанова, могло быть так, что не было бы рядом сейчас его, Курцева, Клавы. А она здесь, любимая!

…Несладкая досталась доля Борису Курцеву в детстве. Его матери Агафье Петровне – было еще труднее. Когда Борису исполнилось четырнадцать лет, сестрёнке Вале двенадцать, а младшему братишке Коле – восемь, ушел из дому отец.