Память (Книга 2)
Шрифт:
Неожиданность набега - вот главный козырь Субудая. Стояла обычная затяжная русская осень, первые белые мухи полетели, стали короткими сумеречные дни, когда так дремотно тянется долгая ночь у теплой печи, и какая тебе тут война, если от веку степняки нападали ранней весной, по свежей траве, либо сразу после уборки урожая. А со стороны степи так долго было все спокойно...
Субудай, набирая скорость, обошел с юга, лесостепью, заболоченные мещерские дебри и устремился к Рязани, свалившись воистину как снег на голову, а точнее, как ночной тать из лесу. "Послы" орды предъявили рязанцам наглый ультиматум: "От всего, иж имате в земли вашей, от человек, скотов и товаров десятое"... Рязанский князь Юрий Ингоревич собрал "братию" и всех своих вассальных князей на совет, который "много гадав, положиша, лучше всем помрети, нежели
Согласно летописям и В. Н. Татищеву, совет рязанских князей сообщил Батыю: "Шлем послы наши со дары".
Время сохранило до наших дней прекрасное произведение русской средневековой литературы "Повесть о разорении Рязани Батыем", в которой утверждается, что великий князь нарядил посольство во главе со своим любимым сыном Федором, со многими богатыми дарами, дабы попытаться отвратить беду от земли Рязанской. Покойный советский писатель В. Ян в своей исторической трилогии описывает этот факт как бесспорно правдивый, числя среди послов пронского и ижеславльского князей,-а также нескольких знатных бояр. Батый принял подарки, но, исключая всякую возможность благополучного исхода мирных переговоров, поставил неслыханное условие отдать пришельцам в наложницы сестер и дочерей рязанских князей. Однако этого ему показалось мало - узнав, что княгиня Евпраксия, супруга главы посольства, происходящая из царского византийского рода, славится необыкновенной красотой, сказал князю Федору:
"Дай мне, князь, познать жены твоя красоту". Тот засмеялся и ответил: "Не прилично нам, христианам, тебе, нечестивому царю, водить жен своих на блуд. Если нас одолеешь, то и женами нашими будешь владеть". Взбешенный хан повелел убить всех русских послов.
Народная память бывает цепче, а народные знания глубже, чем знания и намять отдельного человека, особенно келейного писца, его редакторов и цензоров, далеких от событий. Надо также учесть, что средневековая русская нежитийная литература, свободная в интерпретации подробностей, не знала, как считает современное литературоведение, вымышленных сюжетов.
Сказание о рязанской княгине Евпраксии написано просто и драматично, великолепным старым русским языком. Невестка великого князя, узнав о гибели в степной ставке Батыя своего мужа Федора, решается разом оборвать муки неизбывного горя. "Стояще в превысоком тереме своем и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича, и услыша таковые смертоносные глаголы, и горести исполнися, абие (тотчас) ринуся из превысокого храма своего с сыном своим Иваном на среду земли и заразися до смерти (разбилась насмерть)". Возвратившиеся на руины рязанцы перенесли останки Евпраксии и ее сына в храм Николы Корсунского, почему храм этот и стал называться "Николой Заразским"...
Мы с детства восхищаемся великими поступками древних, чаще всего греческих да римских мужей и жен, а чем, скажите, уступает любому легендарному деянию чужеземки поступок Евпраксии - этот лебединый порыв навстречу смерти, крайнее доказательство супружеской любви и верности?
Правда, нас сызмальства учат, что убийство Федора и всего посольства, поступок Евпраксии, партизанский рейд Евпатия Коловрата, возвращение князя Ингоря Ингоревича на пепелище Рязани, захоронение Евпраксии с сыном в храме-легенды. Но почему такая череда легенд, исполненных достовернейших подробностей, вдруг возникла в одном месте Руси и в одно время?
Косвенное подтверждение легенды о Евпраксии, например, есть в былине о Даниле Ловчанине, в воинской повести о Евпатии Коловрате, в новом названии храма Николы Заразского. В летописях же, на которые издавна опирается наука, и в самом деле нет никаких сведений как об этой трагедии, так и о том, в частности, что рязанцы возвратились в свою разоренную столицу. Однако новейшие археологические данные свидетельствуют - возвращение такое состоялось. Ведь летописцы и хроникеры фиксировали далеко не все! Вот несколько примеров. В скандинавских хрониках нет ни малейшего намека на разгром Александром Ярославичем шведского войска на Неве в 1240 году! Археологи раскопали вблизи современного Житомира целый город, полностью уничтоженный ордой в 1240 году, но названия его никто не знает - летописи
Что же касается так называемых легендарных рязанских событий 1237 года, то и летописное подтверждение им все же есть! Сравнительно недавно вышел тридцать первый том "Полного собрания русских летописей", в котором напечатан так называемый "Мазуринский летописец", где со многими подробностями излагается нашествие орды на Рязанскую землю. Когда я прочел, например, как "приидоша погании ко граду, онии с огнии, а инии с порохи", то понял, что это было не что иное, как чжурчжэньский огонь. О достоверности летописного текста говорит, в частности, и то, что Евпатий Коловрат здесь назван по имени-отечеству, чего нет в повести. Подробно рассказывается в этой летописи и о гибели посольства князя Федора, и о смерти Евпраксии вместе с младенцем Иваном Постником, родившимся, очевидно, вовремя великого поста, то есть весной того года.
Правда, "Мазуринский летописец" датируется XVII веком, и в основе его вроде бы разные источники - Лаврентьевская и Никоновская летописи, святцы, Четьи-Миней, грамоты, хроники, хронографы, однако редакционная коллегия тома поясняет: "Вполне возможно, что все эти источники использованы составителем не непосредственно, а путем использования какого-то раннего источника". А великий знаток русских летописей академик М. Н. Тихомиров, изучавший в свое время "Мазуринский летописец" по оригиналу, считал, что часть сведений его, касающихся XIII века, заслуживает внимания.
Мои предки по матери и отцу происходят с Рязанщины, из-под Пронска, они жили там с незапамятных времен, и я допускаю, что далекие их, а значит и мои, пращуры встретили там самый страшный год в истории этого края, расположенного на границе со степью. Из всех русских земель удельное Пронское княжество и его население стали первой жертвой орды перед самой зимой 1237 года.
Героически-отчаянное, но недолгое сопротивление в поле рязанских, пронских, муромских, ижеславльских дружин. И вот, как пишется в той же "Повести о разорении Рязани Батыем": лежат они "на земле пусте, на траве-ковыле, снегом и ледом померзоша, никем не брегоми, и от зверей телеса их снедаеми, и от множества птиц разтерзаеми. Все бо лежаща купно, едину чашу пиша смертную". "А татарове, - повествует В. Н. Татищев, видевше многих своих избиенных, разсвирепеша зело, начата всюду воевати, грады разоряя и пожигая, люд избивая и пленя с великою яростию". Это краткое и обобщенное описание рязанских событий 1237 года лишено подробностей, которые сберегла народная память и тогдашняя литература.
"Великую княжну Агрипену, матерь великого князя, з снохами и с прочими княгинеми мечи иссекоша, а епископа и священнический чин огню предаша, во святой церкве пожегоша, а иней многи от оружия подоша, а во граде многих людей, и жены, и дети мечи иссекоша, "и иных в реце потопиша; иереи, черноризца до останка иссекоша, и весь град пожгоша, и все узорочие нарочитое, богатство рязанское и сродник их, киевское и черниговское, поимаша, а храмы божия разориша, и во святых олтарех много крови пролияша". Горькие эти строки замалчивают то, что легко вообразить. Во время сражения воин орды под страхом немедленной смертной казни не мог хватать добычу, мародерствовать и насильничать, но после победоносного боя захваченный город на три дня поступал в полное распоряжение этих самых рядовых воинов. Уничтожив всех способных к сопротивлению, озверевшая орда не только грабила "узорочие нарочитое", она живьем сжигала десятки девушек вместе с каким-нибудь убитым нойоном, бросала детей в пламя горящих изб. Прошу прощения у читателя и за такую правду - после тысячеверстного мужского поста орда набрасывалась на женщин, девушек и девочек, которых, конечно, не хватало на всех, и мало кто без содрогания может представить себе, что происходило из-за этой нехватки на пылающих улицах городов и сел рязанских. Средневековая наша словесность с деликатностью, присущей всей русской литературе, молчит об этом, а история при описании бесчинств орды ограничилась одной краткой и строгой формулой: "много ругание творяще..."