Память льда
Шрифт:
— Погоди сокрушаться, — возразил Ток-младший. — Ты ведь говорил, что направляешься на Второе Слияние. Значит, ты возвращаешься к соплеменникам.
Неупокоенный воин ничего не ответил. Его взгляд был устремлен к северу.
Проснувшаяся Баалджаг потянулась и неслышно подошла к Тлену. Волчица села, замерев рядом с т’лан имассом.
Тока-младшего прошиб озноб.
«Худ меня побери, да во что же такое мы ввязались?»
Он оглянулся на Сену и Туруля. Сегулехи все так же невозмутимо наблюдали за ним.
— Вижу, вы проголодались и начинаете
Внезапно он ощутил ярость.
Холодную. Незнакомую. Какую-то нечеловеческую…
Ток-младший вновь оказался где-то далеко от равнины и очага, на котором собрался готовить ужин. Он опять видел мир звериными глазами, только теперь это не были глаза волчицы. Изменились и сами картины. Но самое удивительное — трансформировалось его сознание. Привычные мысли и чувства пропали в вихре чужих мыслей и ощущений.
Он полз по траве, оставляя за собой густой кровавый след. Кровь сочилась из рваных ран на боку. Он уже потерял ее слишком много. Вместе с кровью уходили и силы. Истерзанные мышцы отказывались ему подчиняться. Но он все равно упрямо двигался вверх по склону.
«Я возвращаюсь. Ползком. Ползу к самому краю. Иногда мне кажется, что я сплю, а память бодрствует отдельно от меня…»
Последние дни (как же они теперь далеки) запомнились неистовым безумством. Никто не ждал и не думал, что Ритуал все-таки свершится. Одиночники будто взбесились. Наиболее могущественные его сородичи не справились с бешено хлещущей из портала магической силой. Так появились кровожадные д’иверсы. Прежнего единства больше не существовало. Империя сама разрывала себя на части.
Но это было давно… очень давно.
«Меня зовут Трич. Это лишь одно из многих моих имен. Есть и другие: Трейк, Тигр Лета, Коготь Войны, Бесшумный Охотник. Когда т’лан имассы нас разгромили, я оказался в числе немногих уцелевших. Сражение… нет, то было не сражение, а жестокая, безжалостная бойня. Теперь-то я понимаю: они не могли поступить по-другому, хотя тогда все мы пылали жаждой отмщения. Слишком свежими были наши раны.
Боги милосердные! Мы хлынули на далекий континент и едва не разнесли магический Путь. Восточные земли превратились в расплавленный камень. Когда он остыл, в нем открылось свойство отвращать магию. Т’лан имассы гибли тысячами, только бы извести под корень ядовитую опухоль, в которую мы превратились. Так окончила свои дни Первая империя. Какое высокомерие — присвоить себе название, по праву принадлежащее т’лан имассам…
Мы, кучка уцелевших, спаслись бегством. Рилландарас, мой давний приятель. Мы с ним вдрызг рассорились, разошлись и сражались на разных континентах. Он забрался дальше всех нас, найдя способ управлять и одиночниками, и д’иверсами. Где-то ты теперь, Белый Шакал?.. Ай’тог. Агкор. А куда подевался другой мой спутник — Мессремб? Добрая душа, правда несколько искалеченная безумием. Но он всегда оставался верным, очень преданным другом…
Восхождение. Первые Герои. Темные, мрачные времена.
Я помню бескрайнюю равнину, поросшую густой травой. В надвигающихся
Тысячи лет меня носило по земле в теле зверя. Человеческие воспоминания постепенно меркли и стирались. Но, вспомнив того волка, я вдруг начал вспоминать и все остальное.
Я — Трич. Воспоминания захлестывают меня, а тело тем временем все коченеет и коченеет».
Движимый неутихающим любопытством, он мог целыми днями напролет выслеживать неизвестных ему зверей. Незнакомый запах будоражил его старую кровь. Он ничего и никого не страшился, думая только о нападении и победе, как делал это всегда, не зная себе равных. Вот уже несколько веков, как нет Белого Шакала. Скорее всего, он погиб. Трич сбросил его с горного уступа в бездонную расселину. С тех пор у него не осталось достойных врагов. Надменность Тигра Лета не знала пределов, что и неудивительно. Ведь его никто еще ни разу не победил.
Вскоре он наткнулся на четырех к’чейн че’маллей. Те ждали его и знали, что он придет сразиться с ними.
«Я бросился на них. Захрустели кости, на траву полетели куски разрываемой плоти. Я свалил одного врага, вонзив клыки в его мертвую шею. Их оставалось всего трое. Я был близок к победе…»
Трич умирал от дюжины тяжелых ран. Он мог бы умереть раньше, но звериная ярость, питаемая гневом, еще поддерживала в нем жизнь. К’чейн че’малли отличались не меньшей надменностью, чем он сам, и потому просто-напросто бросили его подыхать, зная, что Тигру Лета уже не подняться.
Беспомощно распростершись на траве, он замутненным взором провожал удалявшихся к’чейн че’маллей. Одного он все-таки уничтожил. Другому перекусил руку, которая теперь болталась на тоненькой полоске кожи. Трич видел, как рука наконец-то оторвалась и упала, однако лишившийся ее монстр отнесся к этому с полным безразличием.
К’чейн че’малли достигли вершины холма, и там произошло нечто странное. Из травы вдруг вылетела черная молния. Трич почувствовал недюжинную магическую силу, исходящую от неведомого существа. Первый к’чейн че’малль, оказавшийся на пути черной молнии, рухнул замертво.
Битва переместилась на другой склон холма. Силы оставляли Трича, но его неудержимо тянуло посмотреть на исход сражения. И он заставил себя ползти туда.
Через какое-то время все звуки на невидимой стороне холма стихли, однако Трич продолжал двигаться вперед, оставляя за собой липкий след. Янтарные глаза жадно глядели на вершину. Звериное упрямство мешало ему уверовать в собственную гибель.
«Я видел, как это происходит у других. У антилоп и бхедеринов. Упорное нежелание прощаться с жизнью, бессмысленная борьба, такие же бессмысленные попытки убежать, когда из располосованного мною горла вовсю хлестала кровь. Мои жертвы отчаянно сучили ногами, думая, будто убегают, хотя я уже начинал свой пир. Тогда я не понимал их. Теперь понимаю».