Память сердца
Шрифт:
— Ты приходи ко мне чаще, — говорила она, — ведь у меня ближе тебя никого нет.
— Обязательно, обязательно, — горячо ответил он. — Теперь я часто буду приходить к вам.
Трамвай был почти пуст. Елизавета Никитична вошла на заднюю площадку последнего вагона и махнула Андрею рукой.
Вагон, звякнув, тронулся и, быстро набирая скорость, помчался к Пушкинской площади.
Андрей стоял и смотрел ему вслед.
1958 г.
ПОСЛЕДНИЙ САЛЮТ
Директор
Круглое, обрюзгшее от бессонных ночей и постоянных забот лицо Мотылев а казалось мрачным, замкнутым. Он напряженно думал, пристально вглядываясь в глубину заводского двора.
Завод еще лежал в развалинах. Повсюду громоздились разбитые снарядами стены и рухнувшие перекрытия. В талом весеннем снегу чернели остовы станков — это напоминало те напряженные ночи, когда все здесь содрогалось от взрывов, но полк Мотылева держался и не отступал.
Директор глядел на пепелище, прикидывая, как лучше проложить новые дороги к площадкам, на которых будут возведены новые цехи. Но как он ни прикидывал, как ни проводил мысленно дороги в разных направлениях, все выходило так, что невозможно обойти низкую башню, напоминающую неправильный шестигранник с узкими щелями, расположенными почти над самой землей. Это был дот, который в одну ночь построил его друг Приходько, командир саперной роты. Дот отбил все атаки немцев и отстоял завод. А Приходько погиб при обвале здания, и тело его не было найдено.
Мотылеву очень хотелось проложить дорогу таким образом, чтобы дот остался нетронутым, как памятник саперу Приходько. Но дот стоял в центре заводского двора, на перекрестке путей — правильное место выбрал ему Приходько, и Мотылеву никак не удавалось найти нужное решение.
В кабинет вошли вызванные на совещание начальники строительных участков в перепачканных глиной и известью ватниках. Они окружили директорский стол, на котором не было ничего, кроме одинокой чернильницы, и ждали, что скажет им Мотылев.
— Садитесь, товарищи, — сказал директор и, раскрыв коробку папирос, предложил всем закурить.
Директор начал говорить так, как должен говорить всякий директор, когда дело двигается медленно и необходимо принимать серьезные меры. Выходило, что главным виновником срыва работ является инженер Кузнецов, у которого дела шли совсем плохо. Инженер Кузнецов, высокий, узкоплечий человек, встал и срывающимся голосом начал оправдываться:
— Я, Иван Иванович, не виноват. Снег, сами видите, растаял, теперь к моей площадке дороги нет. Кирпич на руках за двести метров носим…
— Дорогу
— Да ведь дот на дороге, — крикнул Кузнецов и со злостью ткнул пальцем в стекло. — Его не обойти, на самом пути торчит…
Директор помолчал.
— Конечно, дот мешает, — поддержали Кузнецова строители цехов, — на самой дороге построен. Его надо сломать.
— Дот этот хорошо построен, — резко сказал Мотылев, — умело, Приходько строил. Вы его не знали, Приходько, а я знал. Это был хороший сапер. Он строил быстро и крепко. Много труда нужно, чтобы этот дот сломать.
— А мы его взорвем, — перебил его Кузнецов и оглядел присутствующих. — Взорвем — и все! Теперь обороняться нам не от кого!.. А что касается Приходько, может он и хороший сапер был, но кто же строит дот в таком месте…
Мотылеву хотелось оборвать Кузнецова и вступиться за Приходько, но он промолчал. Перед его глазами внезапно возник темный свод землянки и командиры, сидящие вплотную к Мотылеву, и Приходько между ними, ждущий приказа о том, чтобы на рубеже обороны построить дот.
И Мотылев вдруг необычайно остро ощутил ход времени — вот, война кончилась и в действие вступили новые законы, которые так же неумолимы, как неумолимы были законы войны. Как ни дорого отошедшее, как ни славна память об убитых друзьях, но прошлое не должно стоять на пути будущего…
Среди сидевших вокруг директорского стола не было ни одного из тех, кто воевал вместе с Мотылевым, но почти у каждого, как и у него, на пруди были орденские ленточки, и чутьем фронтовиков они почувствовали, что директор колеблется в своем решении, потому что этот дот ему очень дорог и он хочет сохранить его нетронутым.
— А, может быть, товарищи, мы дорогу повернем с севера в обход, — предложил старый мастер Гришин, худощавый, стареющий человек, многозначительно кивнув Кузнецову и тем самым дав ему понять, чтобы он не настаивал на своем предложении.
— Да, пожалуй, можно, — согласился с ним инженер Ермолаев, самый молодой из всех.
— Нет, — вдруг твердо произнес Мотылев. — Мы взорвем дот сегодня же… Нельзя терять время на строительство обходных дорог, когда есть прямые… Товарищ Кузнецов, готовьтесь взрывать… Вопрос решен, — добавил он, оглядев присутствующих, никто из которых не двинулся с места. — Можете быть свободны, товарищи командиры… — он тут же понял, что оговорился, улыбнулся, но ошибку не исправил…
Через час в кабинет Мотылева вошел Кузнецов и доложил, что все подготовлено к взрыву.
Мотылев осведомился, выставлено ли вокруг оцепление, все ли меры безопасности приняты, и дал распоряжение взорвать дот.
Он приоткрыл окно, чтобы взрывная волна, прокатившись по развалинам, не повредила стекол.
Холодный воздух проник в комнату, и Мотылев зябко закутался в накинутое на плечи пальто. Он смотрел вдаль, туда, где в вечерних сумерках едва виднелись очертания дота.
Прошло немного времени, и в небо взметнулось ярко-красное, ослепляющее пламя. Затем последовал короткий тупой удар взрыва.