Память сердца
Шрифт:
Я просто растерялся от такого предложения:
– Да что вы, Василь Васильич… Не на-адо!.. Екатерина Иванна (Вермишева, режиссер нашей студии, набирала этот курс) просила, чтобы мы с Ларой принесли ей режиссерские сценарии каких-нибудь отрывков. Мы ей кое-что показали…
– Ну и что она сказала? Я-то знаю твои возможности!..
– Да вроде ей понравилось… Она даже сказала, что просматривала работы девчонок, ассистенток наших, которых студия рекомендует, и наши работы ей больше понравились. Чувствуется, мол, и режиссерская подготовка, и видение
– То есть она, так сказать, выдала вам аванс надежды?
– Вроде… А выспрашивать у нее… Как бы она не насторожилась. Она ведь знает, что я с вами работаю… Нет, не стоит!..
«Э-эх!.. – подумываю я сейчас. – Открой Катанян свою заинтересованность в моей судьбе Вермишевой – и, возможно, никакой чин от Комитета кинематографии РСФСР не помешал бы!..»
Я рассказывал, что у Василия Васильевича был волшебный ключик к душе каждого, со всеми он был дружен. И в этом случае Вермишева как художественный руководитель курса могла отстоять мою кандидатуру! И путь мой в кинорежиссуру был бы короче… Но у судьбы, как у истории, нет сослагательного наклонения. Так что – ко всем чертям «если бы да кабы»…
Я рассказывал, как ко мне в Институт Склифосовского приходил Александр Иванович Медведкин. Василий Васильевич тоже навещал меня. Так и вижу: идет по коридору, изящно поводя плечами; полы накинутого халата стремительно развеваются от красивых движений артиста; в руке, так же изящно прижатой к груди, (простите за тавтологию, иначе не скажешь), пакет с апельсинами… Ну что я, казалось бы, ему? Человеку из такой известной семьи, богатому именитыми друзьями?! Да, редкой души был человек!.. И оригинал к тому же.
Вспоминается такой случай. Мне надоела моя прическа, я постригся коротко и начесал волосы вперед. Он увидел:
– Ну, Рустам, как тебе хорошо! Я тоже так хочу постричься! Веди меня к своему цирюльнику!
– Так это в любой парикмахерской…
– Веди меня сейчас же к своему парикмахеру! А то раздумаю…
Я думал, он шутит, – нет, постригся на Садовом кольце, недалеко от студии.
На другой день увидел меня, подошел:
– Рустамчик, моя жена передала тебе огромное спасибо за мою сногсшибательную, для Катаняна, прическу!..
Через несколько дней мы снимали в универмаге «Москва» на Ленинском проспекте, не помню что… Пока готовили свет, ставили камеру, я спустился на этаж ниже… Увидел, примерил и купил себе черное пальто с плечами реглан широкого покроя. Василь Васильич увидел:
– Рустамчик, ты без меня купил чудесное пальто! Я тоже хочу такое!..
Оператор Абрам Львович Хавчин возмутился:
– Василий Васильич, вы смеетесь, начинаем снимать! Куда вы?
– Иди к черту со своей съемкой, ха-ха!.. Не видишь, иду с Рустамчиком покупать пальто. Пойдем, и ты себе купишь пальто за компанию!
Оператор плюнул и пошел с нами. Катаняну купили пальто, а оператору – нет. Катанян, довольный приобретением, все подшучивал:
– Ну что ты за нами ходишь, вон купи супруге помады, она у тебя любит мазаться!
Надел
– Рустамчик, зачем мы купили мне пальто? Я устал от него. Обратно примут?
– Пойдемте, попробуем сдать.
– Ну их к черту! Я терпеть не могу торгашей! И потом, ленюсь… Скажу Инне, что ты меня сагитировал пальто купить. Она тебя уважает…
Какой же он был – искрящийся! Обаятельный, непохожий на других. У него не могло быть врагов. Хотя завистники, наверное, были. Как у всех людей – широких душой, брызжущих весельем и оптимизмом.
Спустя несколько лет, уже став режиссером, прихожу студию по каким-то делам. Настроение – лучше не бывает! Вижу Катаняна:
– Василь Васильич, поздравьте меня.
– …?
– Лара мне сына родила.
– Ой, молодцы!.. Ну молодцы, ребята! Конечно, поздравляю. А как назвали?
– Пока не придумали!.. Вот если бы я был Василием, назвали бы его Василь Васильичем…
– Не ломай голову, назови Эльдаром. Будет еще один Эльдарчик. Я бы своего назвал Эльдарчиком!..
Так наш сын стал Эльдаром.
Прошло уже более тридцати лет. Но иногда, и довольно часто, я гляжу на сына, вспоминаю его маленьким… И в ушах у меня звучит: «…Я бы своего назвал Эльдарчиком!..» Вот так! В моем сыне соединились две линии: память о Василии Васильевиче и об удивительной дружбе Катаняна и Рязанова.
Написал я этот эпизод, схватился за фотоальбом. Вот эта фотография…
Василий Васильевич вполоборота: взгляд мягкий, даже застенчивый. Галстук-бабочка, но не простой, а с каким-то кокетливым кантиком. И надпись по косой: «Рустаму на память о работе над фильмом «Плисецкая». 1965 год. Лето. Жара…»
Эх, годы, годы, годы… Черт бы вас побрал!
Гутман
Работал я и с Ильей Семеновичем Гутманом – режиссером-оператором. Правда, это только для меня, новичка в документальном кино, звучало так просто – «режиссер-оператор». Для самого Ильи Семеновича приход в режиссуру был далеко непрост и нелегок. Оператором Гутман был классным! Прошел всю войну с «Конвасом» в руках! Это понять надо: в руках кинокамера, а не автомат! И даже не пистолет, который выдавался каждому фронтовому оператору, но, как правило, болтался в заднем кармане. Камеру-то из рук выпускать нельзя! А вдруг что-то интересное?! Масштабное?! Что-то характерное именно для этого боевого мгновения?..
Я знаю – те, кто прошел войну – люди особенные. Одних она перетерла, сломала хребет, сделав жалкими себялюбивыми нытиками, в других разбудила мужество и отвагу, третьих подняла до высот героизма и патриотизма. «Безумству храбрых поем мы песню!» – восклицал Горький, и я, не смейтесь, с ним заодно. Илья Гутман действительно был храбрым человеком, до отчаянности. Он как-то не любил вспоминать о своих военных годах. Не знаю почему. Из скромности или просто тяжело ворошить?.. Но иногда невзначай кое-что проскакивало…