Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Когда свиток лег рядом с переписанным посланием Моргенса, вранн был поражен контрастом. Слова Моргенса были переписаны черными чернилами из болотного корня на дешевом пергаменте, таком тонком, что, казалось, он мог вспыхнуть даже на некотором расстоянии от пламени свечи. Другой листок, его счастливая находка, представлял собой кусок хорошо выделанной кожи. Красно-коричневые слова безумно плясали на нем, как будто писавший сидел на лошади во время землетрясения.
Это была жемчужина коллекции Тиамака — а если он правильно установил, что это такое, пергамент мог бы стать жемчужиной чьей угодно коллекции. Он нашел свиток в Кванитупуле в огромной
Тиамак посмотрел на него опять, хотя и перечитывал даже чаще, чем послание Моргенса, — если только такое было возможно — и особенно на верхнюю часть пергамента, не столько оборванного, сколько обгрызенного, на обезображенном краю которого можно было различить буквы Д. А. В. Р.
А исчезнувший том Ниссеса, который некоторые даже называли «воображаемым» — он же, кажется, называется Ду Сварденвирд? Откуда Моргенс знал?
Под заглавием шел текст, написанный северными рунами, местами смазанными, местами рассыпавшимися в порошок, но все же вполне читаемый. Это был архаический наббанайский, пятивековой давности.
…Принесите из Сада Нуанни Мужа, что видит, хоть слеп, И найдите Клинок, что Розу спасет, Там, где Дерева Риммеров свет, И тот Зов, что Зовущего вам назовет В Мелком Море на Корабле, — И когда тот Клинок, тот Муж и тот Зов Под Правую Руку Принца придут, В тот самый миг Того, кто Пленен, Свободным все назовут.Под этим странным стихотворением большими старинными рунами было начертано единственное слово: Ниссес.
Хотя Тиамак бесконечно долго всматривался в загадочные строки, вдохновенное озарение оставалось мучительно далеким. Наконец, тяжело вздохнув, он снова завернул древний свиток в листья и запихал обратно в сундук из колючего дерева.
Итак, чего же хочет Моргенс? Следует ли привезти это самому доктору в Хейхолт? Или отослать другому мудрому — колдунье Джулой, толстому Укекуку из Йиканука или человеку из Наббана? Может быть, разумнее всего будет подождать дальнейших указаний доктора, вместо того, чтобы в спешке творить глупости, не понимая истинного положения вещей? В конце концов из того, что говорил ему Миддастри, выходит, что та опасность, которой боялся Моргенс, видимо, еще далеко. Конечно, время еще есть и можно подождать и точно узнать, что именно нужно доктору.
Время и терпение, советовал он себе, время и терпение.
За окном стонали ветви кипариса, содрогаясь под грубыми прикосновениями ветра.
Дверь неожиданно распахнулась. Сангфугол и леди Воршева виновато вскочили, как будто их застали за чем-то дурным, хотя их разделяла почти вся длина комнаты. Пока они широко раскрытыми глазами смотрели на дверь, лютня менестреля, прислоненная к его креслу,
— Черт возьми, Воршева, что вы сделали? — свирепо спросил Джошуа.
Герцог Изгримнур стоял в дверях за его спиной, лицо его было встревоженным.
— Успокойся, Джошуа, — уговаривал он, дергая серый камзол принца.
— Только после того, как я узнаю правду от этой… этой женщины, — резко оборвал его Джошуа. — А до того не вмешивайся, старый друг.
Краска возвращалась к щекам Воршевы.
— Что это значит? — сказала она. — Вы врываетесь сюда, словно разъяренный бык, и выкрикиваете непонятные вопросы. Что это значит?
— Не пытайтесь дурачить меня. Я только что говорил с начальником стражи; боюсь, он еще долго будет жалеть, что попался мне под руку, так зол я был. Он сказал, что Мириамель покинула замок вчера еще до полудня с моим разрешением — которое не было разрешением. Это была моя печать, поставленная на фальшивый документ!
— И почему же вы кричите на меня? — надменно спросила леди. Сангфугол бочком двинулся к двери, все еще прижимая к груди свои раненый инструмент.
— Это вам прекрасно известно, — зарычал Джошуа. Краска постепенно сходила с его лица. — И не двигайся с места, музыкант, потому что я еще не закончил с тобой. Ты в последнее время пользуешься большим доверием моей леди.
— Только по вашему приказу, принц Джошуа, — сказал Сангфугол, останавливаясь. — Чтобы скрасить ее одиночество. Но, клянусь, я ничего не знаю о принцессе Мириамели!
Джошуа вошел в комнату и, не оглядываясь, захлопнул за собой тяжелую дверь. Не по возрасту ловкий Изгримнур успел отскочить.
— Хорошо, дорогая Воршева, не надо обращаться со мной так, как будто я один из тех мальчишек-возчиков, среди которых вы росли. Я постоянно слышал от вас, что бедная принцесса грустит, бедная принцесса скучает без своей семьи. Теперь Мириамель ушла из замка в обществе какого-то негодяя, а еще кто-то украл мой перстень с печатью, чтобы ее пропустили! Вы думаете, я глупец?
Темноволосая женщина не мгновение встретилась с ним взглядом. Потом губы ее задрожали, на глазах появились сердитые слезы, и она опустилась в кресло, шелестя длинными юбками.
— Прекрасно, принц Джошуа, — сказала она. — Вы можете отрубить мне голову, если хотите. Я помогла бедной девочке бежать к ее семье в Наббан. Если бы вы не были так бессердечны, то сами отослали бы ее в сопровождении вооруженных людей. Вместо этого с ней только один добрый монах. — Она вынула из-за корсажа платок и отерла глаза. — И все-таки там ей будет лучше, чем быть запертой здесь, как птица в клетке.
— Слезы Элисии! — выругался Джошуа, вскинув руку. — Вы глупая женщина! Мириамель просто хотела прославиться, она надеялась уговорить своих наббанайских родственников сражаться на ее стороне.
— Может быть, несправедливо говорить, что она хотела только «прославиться», — возразил Изгримнур. — Мне кажется, что принцесса искренне хотела помочь.
— И что тут плохого? — защищаясь, спросила Воршева, — Вам же нужна помощь Наббана, разве нет? Или вы слишком горды для этого?
— Да поможет мне Бог, но наббанайцы уже с нами! Вы понимаете? Я час назад говорил с бароном Дивисаллисом. И вот теперь дочь Верховного короля бессмысленно блуждает по разоренной стране, в то время как войска ее отца готовы перейти в наступление, а шпионы его шныряют повсюду, словно мухи.