Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
— Теперь рассказывайте, что он не привидение… — продолжал риммерсман, когда его чуть не сбросило на землю внезапно забившееся в конвульсиях тело копьеносца. — Держите его! — закричал он, пытаясь уберечь лицо от головы Острейла: она моталась из стороны в сторону, клацая зубами.
Деорнот ухватил одну тонкую руку, твердую и холодную, как камень, но неприятно гибкую. Изорн, Стренгьярд и Джошуа также пытались прижать к земле извивающуюся, взбрыкивающую фигуру. Полутьма наполнилась отчаянными ругательствами. Когда Сангфуголу удалось обеими руками ухватить ногу, тело на миг замерло, но Деорнот чувствовал,
Голова Острейла приподнялась, почерневшее лицо повернулось к каждому из них по очереди. Затем с ужасающей быстротой глаза, устремленные на них, почернели и запали. Еще через мгновение колеблющееся алое пламя вспыхнуло в его полом нутре и затрудненное дыхание прекратилось. Кто-то пронзительно вскрикнул, и звук тут же погас, как бы захлебнувшись тишиной.
У всех, кто был в лагере, появилось такое чувство, будто их схватила липкая, беспощадная рука неведомого титана. Первобытный страх и отвращение окутали их, когда пленник заговорил.
— Ну что ж, — в голосе его не осталось ничего человеческого, он отдавал страшным ледяным отзвуком пустоты, слова звучали глухо и напоминали черный, не знающий преград ветер. — Так было бы гораздо легче… но теперь быстрая смерть, приходящая во сне, не станет вашим уделом.
Сердце Деорнота колотилось, как у пойманного зайца, стучало так, словно хотело выскочить из груди. Он чувствовал, как силы покидают его, хотя он все еще удерживал тело, когда-то бывшее Острейлом сыном Фирсфрама. Сквозь рваную рубашку он осязал могильный холод, хотя тело дрожало мелкой дрожью.
— Кто ты? — спросил Джошуа, пытаясь сохранять спокойствие. — И что сделал ты с этим несчастным?
Существо хихикнуло, почти приятно, если не считать непостижимой пустоты этих звуков.
— С ним я ничего не сделал. Он уже был мертв или почти мертв — не составляет труда найти мертвецов в твоем свободном княжестве, князь руин.
Чьи-то ногти впились в руку Деорнота, но он не смог отвести глаз от искаженного лица, как от пламени свечи в конце темного тоннеля.
— Кто ты? — снова потребовал ответа Джошуа.
— Я один из хозяев твоего замка… и вестник твоей неминуемой кончины, — сказало существо с ядовитой серьезностью. — Я не обязан отвечать на вопросы смертных. Если бы не зоркость этого бородатого, все ваши глотки были бы тихо перерезаны в ночи, быстро и без хлопот. Когда ваши души с жалобным визгом отправятся, наконец, в бесконечное пространство между мирами, откуда мы сумели выбраться, это будет наша заслуга. Мы — Красная Рука, рыцари Короля Бурь, а ему принадлежит все!
Из разрезанной глотки вырвалось шипение, тело вдруг сложилось, как дверная петля, извиваясь с безумной силой ошпаренной змеи. Деорнот почувствовал, как его хватка ослабевает. Угли костра рассыпались искрами. Где-то рядом он слышал рыдания Воршевы, Ночь наполнилась испуганными криками. Он стал соскальзывать с поверженного тела, на него обрушился сброшенный Изорн. С криками ужаса окружающих сливалась его собственная отчаянная мольба о придании сил…
Вдруг конвульсии ослабли. Тело продолжало метаться из стороны в сторону, как умирающий угорь, а затем замерло.
— Что?.. —
— Не спастись… Норны найдут… Нет…
И молчание.
— Клянусь архангелом… — охрипший от ужаса шут Таузер нарушил тишину.
Джошуа судорожно вздохнул.
— Мы должны похоронить жертву демона по эйдонитскому обычаю, — голос принца был тверд, но это явно стоило ему героических усилий. Он оглянулся на Воршеву, глаза которой были расширены от пережитого ужаса, а рот приоткрыт. — А потом нужно бежать. Они всерьез взялись преследовать нас. — Джошуа повернулся и встретил пристальный взгляд Деорнота. — Похороните по-эйдонитски, — повторил он.
— Сперва, — сказал Айнскалдир, прерывисто дыша и вытирая кровь, сочившуюся из длинной царапины на лице, — я отрублю еще руки и ноги.
Он склонился над трупом, подняв топорик. Остальные отвернулись.
Лесная ночь все плотнее окутывала их.
Старик Гелгиат медленно брел по мокрой ныряющей палубе своего корабля к двум закутанным фигурам, прижавшимся к поручням правого борта. Они повернулись при его приближении, но не бросили поручня.
— Проклятая, мерзкая погода! — закричал капитан, перекрывая вой ветра. Закутанные фигуры хранили молчание. — Но сегодня мои люди будут спать на нормальных кроватях на Большом Зеленом острове, — добавил он в своей задушевно-громогласной манере. Его сильный эрнистирийский голос позволял перекричать даже хлопание и скрип снастей. — Погодка-то как раз для потопления.
Более мощная из двух фигур сбросила капюшон, прищурилась от хлещущего в лицо дождя:
— Мы что, в опасности? — прокричал брат Кадрах.
Гелгиат засмеялся, отчего загорелое лицо его сморщилось. Ветер заглушил его смешок:
— Только если задумаете искупаться. Мы уже рядом с проходом в гавань Анзис Пелиппе.
Кадрах повернулся, вглядываясь в бурный сумрак, окружающий корабль плотной стеной дождя и тумана.
— Мы уже почти прибыли? — закричал он, обернувшись.
Капитан поднял скрюченный палец, чтобы указать на более темное пятно по носу справа:
— Вот то черное пятно — гора Пирруин или, как ее иногда называют. Башня Страве. Мы войдем в гавань еще до полной темноты, если только ветры не сыграют с нами злой шутки. Проклятая небом погода для ювена.
Товарищ Кадраха, ростом поменьше, бегло взглянул на темный силуэт Пирруина и снова опустил голову.
— Так или иначе, отец мой, — стараясь перекричать стихию, сообщил Гелгиат, — мы пристанем сегодня и пробудем в порту два дня. Вы, как я полагаю, нас покинете, вы же заплатили только досюда. Может, сойдем на берег и выпьем чего-нибудь, если вера позволяет? — Капитан усмехнулся: всем известно, что эйдонитским монахам не чуждо удовольствие, доставляемое крепкими напитками.