Память, Скорбь и Тёрн

Уильямс Тэд

— Джошуа, — начал Деорнот, но рука принца остановила его.

— Не говори ничего. Это простая истина. Я был обречен на катастрофу с самого своего рождения. Моя мать умерла, произведя меня на свет, а лучший друг моего отца Камарис умер вслед за ней. Жена моего брата умерла, когда была на моем попечении. Ее единственное дитя сбежало из-под моей опеки, чтобы оказаться одному Эйдону известно где. Наглимунд, крепость, построенная, чтобы выдержать годы осады, пала при моем правлении за несколько недель, что повлекло гибель бесчисленных невинных.

— Я

не могу этого слушать, мой принц. Вы собираетесь взвалить себе на плечи все предательство в мире? Вы сделали все, что могли.

— Ты так думаешь? — спросил Джошуа серьезно, как будто обсуждая какой-то теологический постулат с братьями-узирийцами. — Я в этом не уверен. Если существует предопределение, то, возможно, я всего лишь плохая нить в божественном гобелене. Но некоторые считают, что человек выбирает сам, даже плохое.

— Глупости.

— Возможно. Но нет сомнения в том, что злой рок висит надо всем, что я когда-либо предпринял. Ха! Как, должно быть, смеялись ангелы и черти, когда я клялся, что отниму драконий трон! Мне ли сделать это, с моей-то армией из женщин, шутов и священников! — Принц горько рассмеялся.

Деорнот почувствовал, как в нем снова зреет гнев, но на этот раз его причиной был принц. У него перехватило дыхание. Он никогда не ожидал от себя ничего подобного.

— Мой принц, — сказал он, стиснув зубы, — вы стали глупцом, полным глупцом. «Женщины, шуты и священники»? Армия конных рыцарей вряд ли могла бы сделать больше, чем ваши женщины и шуты, и уж точно не могла бы быть отважнее! — Трясясь от ярости, он поднялся и направился прочь через грязный загон. Звезды, казалось, запрыгали в небе.

Рука крепко ухватила его за плечо, развернув с удивительной силой. Джошуа стоял перед ним, удерживая его на расстоянии вытянутой руки. Подавшись вперед, он стал похож на хищную птицу, готовую к нападению.

— Что я тебе такого сделал, Деорнот, что ты позволяешь себе так говорить со мной? — голос принца звенел от напряжения.

В любой другой момент Деорнот пал бы на колени, устыдившись собственной непочтительности. А сейчас он укротил дрожь своих, мускулов и набрал в грудь воздуха, прежде чем ответить.

— Я могу любить вас, Джошуа, и ненавидеть то, что вы говорите.

Принц пристально смотрел на него, но выражение лица было трудно разобрать в ночной темноте.

— Я плохо говорил о наших спутниках. Я был неправ в этом. Но я ничего дурного не сказал о тебе, сир Деорнот…

— Элисия, Матерь Божия, Джошуа! — Деорнот почти разрыдался. — Мне наплевать на себя! Что касается остальных, я знаю, что это было лишь неосторожным замечанием, сделанным в минуту усталости. Я знаю, что вы так не думаете. Но самой главной жертвой ваших терзаний вы сами и являетесь. Вот в чем ваша глупость!

Джошуа напрягся.

— Что?

Деорнот воздел руки к небу, исполненный головокружительного безумия, которое обычно нападает в день празднования Середины лета, когда все носят маски и говорят чистую правду. Но здесь, в этом коровьем загоне, нет никаких масок.

— Вы

для себя больший враг, чем Элиасу когда-нибудь удастся стать, — воскликнул он, больше уже не думая о том, кто его слышит. — Ваша вина, ваш грех, ваши невыполненные обязанности! Если бы Узириса Эйдона снова распинали на древе, вы бы сумели и за это взять вину на себя! Мне все равно, кто возводит обвинения, я больше не хочу слушать поклеп на достойного человека!

Джошуа онемел от удивления. Ужасное молчание было нарушено скрипом калитки. Полдюжины людей вошли в загон во главе с Хотвигом, который поймал их на берегах Имстрека. Он прошагал вперед, оглядывая темный загон.

— Джошуа? Иди сюда.

— Чего ты хочешь? — спросил принц спокойно.

— Марч-тан тебя зовет. Сейчас.

Двое из людей Хотвига выступили вперед, опустив острия копий Деорнот попробовал уловить взгляд Джошуа, но принц отвернулся и медленно зашагал между двумя тритингами. Хотвиг закрыла собой высокую калитку. Деревянный засов был тотчас задвинут.

— Вы не думаете, Деорнот, что они что-нибудь с ним сделают, а? — спросил Стренгьярд. — Они же не станут причинять неприятности принцу, правда?

Деорнот опустился прямо в мокрую грязь под ногами, слезы струились по его лицу.

В повозке Фиколмия пахло жиром, дымом и промасленной кожей. Марч-тан поднял голову от куска мяса и кивнул Хотвигу на дверь, потом снова вернулся к своей трапезе, предоставив Джошуа стоять и ждать. Они были не одни. Человек, стоявший около Фиколмия, был на полголовы выше Джошуа и несколько менее мощный, чем Фиколмий. Чисто выбритое лицо с длинными усами было покрыто шрамами, слишком четкими, чтобы быть случайными. Он смотрел на принца с нескрываемым презрением; рука, увешанная браслетами, лежала на эфесе его длинной сабли.

Джошуа на миг задержал взгляд его узких глаз, а затем позволил себе перевести свой на огромное количество конской упряжи и седел, развешенных по стенам и потолку повозки. Их серебряные украшения сверкали в свете жаровни.

— Ты открыл для себя кое-какие прелести комфорта, Фиколмий, — сказал Джошуа, рассматривая циновки и вышитые подушки, разбросанные на дощатом полу.

Марч-тан поднял голову, плюнул в жаровню.

— Фа! Я сплю под звездами, как и прежде. Но мне нужно место подальше от людских ушей. — Он снова принялся за мясо. — Я не житель каменных палат, которому нужна раковина, как мягкотелой улитке. — Кость полетела в жаровню.

— И я уже давненько не спал среди стен или в постелях, как видишь, Фиколмий. Ты меня позвал сюда, чтобы обвинить в мягкотелости? Если так, то считай, дело сделано, и позволь мне вернуться к своим. Или ты привел меня сюда, чтобы убить? Этот твой приятель вполне сойдет за палача.

Фиколмий бросил в огонь остаток обглоданной кости и широко усмехнулся, глаза его были красны, как у вепря.

— Так ты его не знаешь? А он тебя знает, не так ли, Утварт?

— Я его знаю, — ответил глухой голос.