Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
— Глупо было бы рассчитывать на это, — сказал Джошуа. — Изгримнур, что ты думаешь обо всем этом?
Риммер шевельнулся:
— О чем? О мечах или о поездке тролля за Мири и мальчиком?
— О том и о другом. — Джошуа устало махнул рукой.
— Немного могу сказать про мечи, но в словах Бинабика есть резон. Что до остального… — Изгримнур пожал плечами. — Кто-то должен ехать, это ясно. Я один раз уже привез ее обратно, так что, если хочешь, могу снова поехать.
— Нет. — Принц твердо покачал головой. — Ты мне нужен здесь. И я не стану снова разлучать тебя с Гутрун ради моей упрямой племянницы. — Он повернулся к троллю: — Сколько человек ты хотел бы взять с собой?
— Ни
— Никого? — Принц был потрясен. — Да почему же? Спокойнее было бы взять с собой несколько верных людей, как ты сделал, отправляясь к Урмсхейму.
Бинабик покачал головой:
— Имею предположение, что Мириамель и Саймон не стали бы прятаться от меня, но, с несомненностью, они будут пугаться и побегать от верховых солдат. Кроме того, есть места, где очень хорошая проходимость для меня с Кантакой, но совсем плохая для всадников, имеющих даже такое великое искусство, как тритинги Хотвига. И потом, я могу ехать с большей тихостью. Нет, очень лучше мне отправляться в одиночестве.
— Мне это не нравится, — сказал Джошуа. — Я вижу, что Ситки тоже недовольна. Но, по крайней мере, я обдумаю твое предложение. Может быть, это действительно самый лучший выход. — Он поднял руку и потер лоб. — Дайте мне немного подумать.
— С несомненностью, принц Джошуа. — Бинабик встал. — Но не предавайте забыванию тот факт, что даже редкостной замечательности нос Кантаки не имеет возможности чуять след, слишком долго прохлаждавшийся на земле. — Он поклонился, Ситки последовала его примеру. Потом тролли повернулись и вышли.
— Он маленький — они оба маленькие, — задумчиво сказал Джошуа. — Но я не только не хотел бы, чтобы тролли уходили, — я был бы счастлив, если бы с нами была еще тысяча таких, как они.
— Он храбрый, этот Бинабик, что верно, то верно, — сказал Изгримнур. — Иногда кажется, что, кроме храбрости, у нас уже ничего и не осталось.
Некоторое время Эолейр наблюдал за мухой, жужжавшей у головы его лошади. Если не считать легкого подергивания ухом, лошадь оставалась совершенно спокойной, но Эолейр продолжал смотреть. В путешествии по западным окраинам Эрнистира, неподалеку от Фростмарша, смотреть больше особенно было и не на что; кроме того, муха напомнила ему о чем-то не совсем отчетливом, но явно требовавшем его внимания. Граф Над Муллаха наблюдал за крошечной черной точкой, пока наконец не понял, почему она приобрела в его глазах такую значительность.
Это первая муха за долгое, долгое время — первая с начала зимы. Должно быть, становится теплее.
Эта довольно заурядная мысль дала толчок к множеству других, менее обычных размышлений.
Может ли быть, что каким-то образом ветер переменился, подумал он. Возможно ли, чтобы Джошуа и его люди каким-то образом уменьшили могущество Короля Бурь и разжали тиски его магической зимы? Он обернулся и посмотрел на небольшой отряд ободранных эрнистирийцев, ехавших за ним, и на ситхи, которые вели людей за собой, сверкая разноцветными знаменами и доспехами. Может быть, то, что Джирики и его народ вступили в битву, склонило чашу весов на нашу сторону? Или я придаю слишком большое значение этому мельчайшему из знаков?
Он мрачно усмехнулся про себя. Ужасы последнего года заставили его захмелеть от предзнаменований, как его предков в Эрнов день.
Мысли о предках последние несколько дней очень занимали Эолейра. Армия ситхи и людей по пути в Наглимунд недавно останавливалась в замке Эолейра в Над Муллахе, на реке Баралейн.
С Над Муллахом обошлись менее жестоко, чем с Эрнисадарком, но все же родовое поместье графа сильно пострадало во время оккупации Скали. За то короткое время, что у него было, Эолейр собрал немногих оставшихся слуг и, как мог, постарался наладить жизнь в замке. Если он каким-то образом умудрится вернуться сюда после этой безумной войны, которая день ото дня становится все безумнее, он ничего бы так не хотел, как по возможности быстро скинуть с плеч бремя ответственности и поселиться в тишине и уединении в своем возлюбленном Над Муллахе.
Его вассалы долго выдерживали осаду, но, когда люди в стенах замка начали голодать, Гвинна, кузина и кастелянша Эолейра, строгая и деловая женщина, открыла ворота риммерам. Многие из вещей, принадлежавших роду Эолейра со времен битвы при Ач Самрате, пропали, то же произошло с тем, что уже сам Эолейр привозил из путешествий по Светлому Арду. И все-таки, утешал он себя, стены по-прежнему стояли, поля — под снежным одеялом — оставались плодородными, а широкий Баралейн, не затронутый ни войной, ни зимой, все еще бежал мимо Над Муллаха на своем пути к Абенгейту и морю.
Граф похвалил Гвинну за принятое ею решение, сказав, что если бы он был в резиденции, то поступил бы точно так же. Женщина, для которой присутствие завоевателей Скали в ее любимом доме было невообразимо отвратительным, была немного успокоена его словами.
Эти чужеземцы — возможно потому, что их господин был далеко в Эрнисадарке, или потому, что сами они не принадлежали к кровожадному кальдскрикскому клану Скали, — оказались менее жестокими, чем риммеры в других частях Эрнистира. Они плохо обращались со своими пленниками, вволю грабили и разрушали, но не увлекались насилием, пытками и бессмысленными убийствами, отличавшими армию Скали во время ее вторжения в Эрнисадарк. Однако, несмотря на сравнительную незначительность вреда, нанесенного его родовому поместью, на пути из Над Муллаха Эолейр был полон горечи человека, испытавшего насилие и позор. Его предки построили этот замок, чтобы наблюдать за принадлежавшей им частью речной долины. Теперь замок подвергся нападению, а нынешний граф спешит покинуть его.
Но я служил своему королю, сказал он себе. Что я еще мог сделать?
Ответа не было, но от этого не становилось легче жить с воспоминаниями о разбитом камне, прожженных факелами гобеленах и испуганных людях с пустыми глазами. Даже если война и магическая зима завтра закончатся — вред уже причинен.
— Не хотели бы вы съесть что-нибудь еще, моя леди? — спросил Эолейр. Он не мог не удивляться тому, что думала Мегвин в своем безумии о скудной еде, которой они вынуждены были довольствоваться во время путешествия к Наглимунду. Конечно, от разоренной войной страны нельзя было многого ожидать, но графу было любопытно, как можно счесть черствый хлеб и твердые луковицы пищей, подходящей для богов.