Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Он твердо посмотрел на нее:
— Теперь вы действительно знаете меня, принцесса Мириамель.
Долгое молчание нарушало только слабое пение дворров, тихонько бормотавших что-то друг другу. Бинабик решительно прервал его:
— Мы достаточно говаривали об этих вещах. И я имею должность размышлять о том, что говаривал Кадрах. Но мы имеем здесь кое-что с очевидностью. Джошуа и его люди разыскивают Сверкающий Гвоздь, и они имеют обладание Тёрном. Они собираются приносить все это сюда, если будут иметь эту возможность, но они не имеют никакого знания относительно того, что этот вот говорит о
— Если только мы не упустили свой шанс, слушая повествование брата Кадраха о его предательстве. — Мириамель перевела дыхание. — Раньше там была всего горстка норнов — а теперь, возможно, успела уже собраться целая армия.
Бинабик посмотрел на монаха, но Кадрах закрыл лицо руками.
— Мы должны предпринимать попытку к освобождению. Если только один из нас сохранится, чтобы донести к остальным это повествование, это будет великая победа.
— И даже если все уже потеряно, — сказала Мириамель, — но несколько норнов не доживут до своей окончательной победы, то я согласна даже на такой успех.
7
МОЛОТ БОЛИ
— Принц Джирики. Наконец-то мы встретились. — Джошуа поклонился и протянул левую руку; браслет кандалов, который он носил в память о заключении у своего брата, темнел на его запястье. Ситхи сделал странно угловатый поклон своего народа, потом тоже протянул руку. Изгримнур не мог не подивиться на такую странную сцену.
— Принц Джошуа. — Утреннее солнце позолотило снег и белые волосы Джирики. — Юный Сеоман рассказывал мне о вас. Он здесь?
Джошуа нахмурился:
— К моему сожалению, нет. Нужно о многом поговорить — многое расскажем мы и многое надеемся выяснить у вас. — Он посмотрел наверх, на высокие стены Хейхолта, кажущиеся такими приветливыми в лучах восходящего солнца. — Я не уверен, кто из нас должен сказать другому: милости просим домой.
Ситхи холодно улыбнулся:
— Это больше не наш дом, принц Джошуа.
— А я сомневаюсь, что он когда-либо был моим. Но входите, глупо стоять на снегу. Может быть, вы зайдете и позавтракаете с нами?
Джирики покачал головой:
— Спасибо за ваше гостеприимство, но, я думаю, пока что нет. — Он оглянулся на торопливых ситхи, которые вились на склоне горы, быстро разбивая лагерь. Первые яркие палатки уже расцвели снежными цветами. — Моя мать Ликимейя разговаривает с моей сестрой, я полагаю. Я тоже хотел бы провести немного времени с Адиту. Если бы вы были так любезны и пришли в шатер моей матери, когда солнце поднимется над деревьями, взяв с собой всех, кого сочтете нужным, мы могли бы поговорить там. Как вы сказали, у нас много тем для разговора. — Ситхи сделал что-то вроде грациозного жеста приветствия, поклонился, потом повернулся и пошел прочь по нетронутому снегу.
— Это нахальство, — пробормотал Изгримнур. — Почему это ты должен идти к ним?
— Когда-то этот замок принадлежал им. — Джошуа тихо засмеялся, — даже если они и не собираются требовать его обратно.
Изгримнур фыркнул:
— Раз
Одинокий всадник показался на вершине горы за лагерем ситхи. Он был выше и крепче сложен, чем бессмертные, но устало покачивался в седле.
— Милость Божья, — выдохнул Изгримнур, потом радостно закричал: — Изорн, ха, Изорн! — Он размахивал руками. Всадник поднял глаза, потом пришпорил свою лошадь и помчался вниз.
— Ах, отец, — сказал он, спешившись и испытав сокрушающее ребра объятие герцога, — я даже сказать не могу, как славно видеть тебя! Этот храбрый эрнистирийский красавец, — он погладил своего серого коня, — держался рядом с ситхи от самого Наглимунда! Они едут так быстро! Мы немного отстали только в самом конце.
— Неважно, неважно, — хохотал Изгримнур. — Я только хотел бы, чтобы твоя мать не осталась в Наббане. Благослови тебя Бог, сын. Я ужасно рад видеть тебя.
— Действительно, — сказал Джошуа, — на вас приятно смотреть. Как Эолейр? И что в Эрнистире? Джирики сказал, но очень немного.
Изорн устало поклонился:
— Я скажу вам все, что знаю, Джошуа. Только есть здесь какая-нибудь еда? И немного выпивки?
— Пойдем. — Изгримнур обнял своего высоченного сына. Дай своему старому отцу облокотиться на тебя — всего на несколько минут. Меня лошадь придавила в Наббане, знаешь? Но я еще жив! Мы позавтракаем все вместе. Эйдон благословил нас этим утром.
После полудня небо потемнело и поднялся ветер. Спина не давала ему покоя, и он сидел облокотившись на подушки — и почему военный отряд ситхи захватил с собой подушки? он не уставал удивляться, — боясь, что не сможет подняться на ноги без посторонней помощи. Даже присутствия сидящего рядом Изорна оказалось недостаточно для того, чтобы его мысли не принимали мрачный оборот.
Ситхи уничтожили Скали и его людей. Это была первая новость, которую сообщил Изорн. Бессмертные привезли в мешке голову тана Кальдскрика в Эрнисадарк. Изгримнур знал, что должен радоваться: человек, укравший его герцогство и принесший столько несчастий Риммергарду и Эрнистиру, мертв. Но он чувствовал в основном собственный возраст, немощь и сердитый стыд. Отмщение, о котором он так громко клялся в Наглимунде, было отнято другим. Если он вернет Элвритсхолл, то только потому, что ситхи заработали это для него. Это не нравилось ему. Несчастный герцог с трудом следил за тем, что так занимало Джошуа и бессмертных.
— Весь этот разговор о мечах и звездах — это прекрасно! — сказал он сердито. — Но что мы собираемся делать? — Он сложил руки на широкой груди. Кто-то должен поторопить события. Эти ситхи похожи на целую армию золотоглазых Джошуа — они готовы разговаривать и размышлять до самого Судного дня. Но реальность Хейхолта никуда не делась. — У нас есть осадные машины, если вы знаете, что это такое. Может быть, нам удастся разрушить ворота или даже стены, но Хейхолт — самая сильная крепость в Светлом Арде, так что все это случится нескоро. Тем временем ваша Звезда завоевателя окажется прямо у нас над головой.