Память

Миконов Илья Геннадьевич

Приятели мужчины долго и искренне хохотали над корчащимся в муках товарищем, после чего – о диво! – не избили Марию, а даже вручили ей колбасу и бутылку пива.

По ровному кусочку колбасы заключённая раздала детям, а хмельной напиток выпила в компании женщин, этой ночью получивших право спать спокойно.

***

– Я была не одна такая,

доченька. Но, думаю, с этого момента пора рассказать о тех, кто готовил побег, пока мы выживали.

Когда мы с мужем только попали в концлагерь, летом, планы о спасении можно было считать лишь глупыми мечтами. Но вместе с новыми заключёнными прибывали также офицеры и генералы. Осенью план был готов, мелкие его детали прорабатывались в холодные, дождливые дни, когда надзиратели позволяли нам сыграть в «печку». Не знаешь правила? Ну что же ты, они очень простые: когда кому-то из игроков становится холодно, он кричит: «Ко мне!». Все близ находящиеся тут же окружают его плотным кольцом, как муравьи свою королеву. Внутри такого клубка очень тепло, а также можно незаметно перешёптываться…

Что мы могли сделать, измождённые и безоружные, против элитной эсэсовской охраны? Проявить мужество, смекалку и собранность.

Мы собирали одеяла, выламывали булыжники из мостовой, срывали с себя деревянные колодки, да что там говорить – вооружались перевязанными кусками мыла! Но в один из дней какой-то пленный выдал врагам тайну в надежде получить свободу.

Предводителей убили. А мы… мы успокоились. Чтобы через три дня совершить то, что намеревались сделать ранее.

***

Они взяли неожиданностью.

Когда завыла сирена, часть заключённых уже находилась за пределами концлагеря. На проволоку, по которой шёл ток, пленные накинули груды одеял.

Бежали все, ведь оставшихся в любом случае бы расстреляли. Вернее, бежали те, кто мог. Бедняги, лишившиеся возможности ходить, со слезами на глазах провожали товарищей, желали удачи и просили рассказать о них, не забывать.

Мария, задыхаясь, бежала к

соседнему бараку, наплевав на предостережения друзей. Впереди неё семенили чёрные тени - женщины, вооружённые досками, камнями, мылом. Мария держала в руках осколки разбитого умывальника, острые, как наточенные ножи.

– Мамочки! – одна из женщин захрипела, сплюнула, не останавливаясь. – Бабоньки, вы слышите крики? Выстрелы!? Они уже там. Уже!

В соседнем бараке содержали детей.

Горел свет – было видно полдюжины солдат, стреляющих в маленькие, прыткие фигуры. Женщины накинулись на них, как львицы. Будучи партизанкой, Мария уже убивала людей, но всё же… Убить издалека из пистолета легче морально и физически, чем подкрасться сзади и долбануть по макушке.

Она хотела попасть в голову, но руки дрогнули – осколок вошёл в спину эсесовца. Девушка не дала врагу время на отдышку, вторым осколком зарезала бойца безумными, дергаными движениями, в первую очередь, рубанув по шее, сонной артерии. Как вдруг поймала взгляд того, чью жизнь спасла: пару секунд назад истекающий кровью солдат хотел выстрелить именно в него. В худющего, голубоглазого пацана, некогда спасшего её от самоубийства.

Теперь уже она схватила его за руку. Они вместе, следуя за беженцами, перебрались через проволоку….

 Их ждали долгие, голодные дни погони, топкие болота, а позже – час, когда их найдут соотечественники. Час, когда они, рыдая, припадут к земле, благодаря судьбу за спасение.

 ***

Виктория нервно теребила диктофон в руках, пытаясь отойти от рассказа. Мария Петровна с улыбкой смотрела на фотографию голубоглазого, уже весьма зрелого, высокого мужчины и мысленно радовалась вниманию, которое ей так редко уделяют.