Памятное. Книга вторая

Громыко Андрей Андреевич

Неотъемлемую часть его философии составляла любовь к Родине и защита Отечества. По всему чувствовалось, что этот выдающийся артист в своих творческих поисках много передумал, осмысливая все происходящее и в театре, и вне театра. Именно такой путь в искусстве принес ему авторитет и славу.

Он избегал давать собственные оценки другим хорошо известным деятелям советского театра — режиссерам, артистам, драматургам. Не ставил себя в положение критика. А такое отношение к собратьям по искусству свойственно далеко не каждому артисту.

Бывал он в гостях и у нас дома в Москве. Во время

бесед мы говорили, конечно, больше об искусстве. Он без затруднений переходил от одной темы к другой, но обычно не в ущерб сути вопроса. Его начитанность и глубина познаний всегда легко выявлялись сами по себе.

Интересовался он и международными делами. Общее впечатление от разговоров с ним на темы внешней политики создавалось такое: он — настоящий советский патриот, преданный интересам партии и страны. С ненавистью он говорил о фашистских агрессорах и о том тяжелом времени, через которое прошли страна и народ в войну.

Таким в моей памяти и остался выдающийся артист театра и кино, человек большого таланта.

Глава XIX

РАЗГАДАННЫЕ ЗАГАДКИ

На протяжении работы в Москве неразгаданными для меня, равно как и для миллионов людей, в течение многих лет оставались две загадки — Берия и Вышинский.

О первом я больше узнавал из печати. Слышал о его огромном влиянии на Сталина. Видел его, когда оказывался на заседании Политбюро или на каком-нибудь более широком собрании.

И все же бывали эпизоды, на основании которых складывалось свое впечатление о нем, отличное от того, что создавалось газетами.

Как-то после смерти Сталина на одном из заседаний обсуждался вопрос о ГДР. Притом обсуждался активно. Происходило все это в тот «промежуточный период», когда действовал Президиум ЦК КПСС в составе десяти членов. Генерального секретаря ЦК КПСС тогда еще фактически не избрали, а на заседаниях председательствовал Маленков. Такая обстановка сохранялась в руководстве партии с марта по сентябрь 1953 года.

Маленков вел заседание, а оно проходило не в кабинете Сталина, как бывало при нем, а в другом зале Кремля. Рядом с председательствующим находились Молотов и Берия. Дальше по обе стороны стола — Каганович, Микоян, Булганин. Присутствовали здесь также Вышинский и я, — нас вызвали специально для обсуждения вопроса о ГДР.

Маленков заявил:

— Так или иначе, но вопрос о ГДР должен быть рассмотрен, поскольку он выдвигается на первый план в наших делах с державами Запада.

Все согласились, что действительно назревает серьезное обсуждение этого вопроса. Видимо, эта дискуссия считалась сугубо предварительной и проводившейся всего лишь для обмена мнениями.

Большинство присутствовавших членов Политбюро высказалось, и притом довольно четко, в поддержку ГДР. Однако диссонансом прозвучало выступление Берии. А произошло это следующим образом.

Маленков заявил:

— По вопросу о ГДР нам с Западом еще предстоит серьезная политическая схватка, и к ней надо готовиться основательно.

После него еще более определенно говорил Молотов:

— Германскую Демократическую Республику необходимо

защитить, отстоять. Итоги войны нас к этому обязывают.

Он высказывался категорично. Тут вдруг я услышал голос Берии:

— ГДР? Да что, собственно говоря, означает ГДР? Это же фактически не государство. Хотя мы ее называем Германская Демократическая Республика.

Сказал он это в адрес социалистической страны в пренебрежительном тоне и с обычной для него гримасой. Всех присутствовавших поразили такая грубость и политическая неприемлемость позиции.

С ним это не раз случалось, и знавшие, бывало, наблюдали такую его манеру: не имевший отношения к делам международным, он безапелляционно и с апломбом высказывался по важнейшим внешнеполитическим проблемам.

Первым отповедь говорившему дал Молотов:

— Я выступаю решительно против такого отношения к дружественной нам стране. ГДР имеет право на существование как независимое государство. ФРГ и ГДР в одинаковом положении.

Сказал он все это весьма твердо, энергично, а затем кратко развил свои тезисы.

Потом говорил Маленков. По его тону каждый мог понять, что хотя его высказывания звучали помягче, чем Молотова, но он вовсе не собирался присоединяться к точке зрения Берии.

Булганин, Каганович, а затем и Микоян поддержали позиции Молотова и Маленкова. Тем самым они дружно выступили в поддержку ГДР. Ведь весь народ стоял за это. Вслед за тем дискуссия закончилась. Берия сочувствия не нашел.

Таким образом определялась на предстоящий период наша политика в отношении Германской Демократической Республики. Главное, выяснилось, что Берия получил серьезный отпор.

Главный вывод из увиденного и услышанного: Берия выразил свое пренебрежительное суждение в отношении Германской Демократической Республики — первого на немецкой земле государства трудящихся.

Занятая Берией позиция отражала его враждебное отношение к Германской Демократической Республике.

Итак, «загадка» Берии состояла в том, что официальная пропаганда подавала его образ как видного руководителя, наркома, стоявшего на страже законности, исправлявшего «ежовские перегибы». Мало кто в стране знал, что сразу после своего назначения он привез с собой из Грузии целый поезд своих подручных, которые сразу же получили высокие чины и заняли руководящие должности и в центральном аппарате НКВД, и в этих же органах республик, краев и областей.

«Разгадка» наступила вскоре после смерти диктатора. Оказалось, что именно Берия отладил чудовищную машину репрессий, аппарат насилия, империю лагерей. Именно он вместе с Вышинским всячески раздувал деспотические амбиции Сталина, являлся и в личном плане садистом и мерзавцем в полном смысле. Его арестовали, осудили и расстреляли.

Долго «загадкой» я считал тогда Вышинского. Да и многие так считали.

Познакомился я с ним уже после войны. В 1940 году его назначили первым заместителем народного комиссара иностранных дел СССР. Но тогда я его не знал. Когда позже я с ним встретился, то мне бросились в глаза его основательная подготовка, умение выражать свои мысли, — сказывался опыт. Он не лез, как говорят, в карман за словом. Кстати, последним качеством он злоупотреблял.