Памятное. Книга вторая

Громыко Андрей Андреевич

Поездка была, конечно, утомительной. Один из наших товарищей прикорнул сидя, когда мы ехали в поезде из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско. Над головой ярко сияло солнце — мы ехали в вагоне со стеклянной крышей. В это время поезд вырвался на участок дороги, которая шла по самому берегу океана. Кто-то воскликнул:

— Посмотрите, как красиво! Океан!

Поезд шел над высоким обрывом, где-то внизу виднелся песчаный пляж, люди на нем, белые буруны морской пены над волнами.

Вздремнувший товарищ проснулся, поднял голову и спросил, по-моему, спросонья не разобравшись:

— Это

какой океан, Атлантический?

— Нет, — сказали ему. — Тихий.

— А-а-а… — разочарованно протянул он и… опять заснул. Как будто предупреждал: вот, мол, будет Атлантический, тогда и разбудите.

На побережье Тихого океана я попал и во время визита Л. И. Брежнева в США в 1973 году. Тогда нам довелось остановиться и даже переночевать в гостях у президента Никсона, в его личном доме. Этот дом на крутом берегу океана он считал своей летней резиденцией.

— Я купил его не так давно, — с гордостью говорил Никсон, показывая гостям большое деревянное строение и окружавшие его газоны и деревья, — и мне он очень нравится.

После переговоров в официальном Вашингтоне и в не менее официальном Кэмп-Дэвиде под Вашингтоном, здесь, на западном побережье, неподалеку от Лос-Анджелеса обстановка другая, я бы сказал даже напоминавшая домашнюю. Казалось, можно забыть о протокольной скованности. К этому располагал и сам дом средней руки и по размерам и по убранству интерьера.

Однако под вечер Никсон устроил на открытом воздухе гала-прием. «Гала» — значит большой, особо торжественный. На него был приглашен цвет «высшего общества» штата. Вполне естественно, что на приеме оказалось много представителей деловых кругов.

Немало было и деятелей культуры, преобладали среди них артисты, и неудивительно, — рядом располагался Голливуд.

Да и разве можно побывать на каком-либо приеме в Америке, где бы не было артистов кино? Их участие в приемах считается для любого хозяина престижным.

Конечно, присутствовали среди приглашенных у Никсона местные чиновники, что повыше рангом. А венчал весь американский «гостевой корпус» губернатор Калифорнии Рональд Рейган.

Солидная очередь к почетным советским гостям тянулась довольно долго. Каждому подходившему высокий советский представитель пожимал руку. Рядом стоял я как министр иностранных дел СССР, а слева от меня — советский школ в США А. Ф. Добрынин.

Рейган обменялся с нами рукопожатием и задержался, сказав обычные по такому случаю слова приветствия. Рейган сказал коротко, всячески подчеркивая свое расположение к нам:

— Представители двух наших стран должны общаться.

Те, кто стоял за ним, терпеливо ожидали своей очереди.

— Кто-то из американцев между прочим бросил тогда такую фразу:

— А ведь у Рейгана свои мысли насчет Вашингтона. Он не прочь бы превратить его в свою резиденцию.

Особого значения мы этим словам не придали, потому что в то время неизвестно было о его дальнейших планах, тем более о предстоящем выдвижении кандидатуры на пост президента от той же республиканской партии, которую представлял Никсон.

Так мы впервые пообщались с Рональдом Рейганом.

В остальном прием проходил

в обычном русле. Никсон подчеркивал свое гостеприимство. Обильно расточались улыбки как со стороны главного хозяина, так и со стороны главного гостя. Они неплохо в этом соревновались.

В тот же день состоялась первая беседа Никсона и Брежнева. Они договорились, что на следующее утро встретятся для ее продолжения в определенное время и согласовали его. Разумеется, я и наш посол тоже участвовали в первой беседе и должны были присоединиться для участия во второй.

На следующее утро посол А. Ф. Добрынин сообщил мне, что Никсон уже ходит вокруг дома и явно поджидает своего партнера для продолжения беседы. Но в комнатах, отведенных Л. И. Брежневу, пока никакого движения не было.

В результате Никсону пришлось порядком погулять вокруг собственного дома. Уже давно похаживали возле дома государственный секретарь Роджерс и помощник президента Киссинджер. К ним присоединились и мы с Добрыниным.

Брежнев вышел из дома с опозданием. Беседа по понятным причинам началась с некоторой протокольной неловкости, тем более что хозяин не догадался высказать мысль о том, что он проявил готовность начать беседу слишком рано, а гость не высказал сожаления, что он не сдержал слово и договоренность о начале беседы оказалась несоблюденной.

Они поздоровались, а Никсон для разрядки еще и пошутил:

— А я использовал это время для того, чтобы еще раз походить по саду и осмотреть свой собственный дом со стороны.

Вдали с крутого склона виднелся Тихий океан.

Обмениваясь мнениями между собой, мы, советские гости, пришли к выводу, что президент при покупке дома обращал внимание больше на чудесный вид в сторону Тихого океана, чем на сам дом, который особой роскошью не отличался.

Проблема, ворвавшаяся в эпицентр политики

Проблема ядерного оружия, можно сказать, ворвалась в эпицентр политики обеих держав — СССР и США. Советский Союз не требовалось убеждать в том, что эта проблема — особая и перед ней все остальные должны отступить.

Руководящие круги США оказались не готовы тогда, как, впрочем, и на протяжении многих последующих лет, пойти на решение этой жгучей проблемы по мотивам, о которых уже говорилось. Но все течение международных событий, с их сложностями и коллизиями, с новой силой убеждало, что ответственные деятели обязаны найти пути ее решения.

На горизонте внешней политики двух держав появилась основа для договоренности, хотя не сразу еще вырисовывались ее конкретные контуры. Это и понятно. Потребовались встречи, переговоры, тщательное изучение взаимных доводов «за» и «против» тех или иных направлений в работе по достижению соглашения. Но лед уже стал давать трещины. Руководство обеих стран, согласившись в принципе, что надо искать решение проблемы, направило энергию на такие поиски.

Много тогда пришлось поработать обеим столицам. Происходили визиты за визитами, встречи за встречами. Мне припоминаются слова Никсона, обращенные к Брежневу в конце мая 1972 года по прибытии с визитом в Москву.