Памятное. Новые горизонты. Книга 1

Громыко Андрей Андреевич

Первый Генеральный секретарь ООН не отличался сильным характером. Он мог пошуметь, в это время его фигура спортсмена-тяжеловеса выглядела внушительно. Но тот, кто был с ним знаком поближе, знал, что его заряд неодобрения, даже гнева, сейчас же уступит место умиротворенному, блаженному настроению, которое, впрочем, тоже может оказаться непродолжительным.

В ходе моих многих встреч с Трюгве Ли в Лондоне и Нью-Йорке он почти всегда заверял в своих добрых чувствах к Советскому Союзу, подчеркивал великие заслуги Красной армии в разгроме гитлеровской Германии, в освобождении севера Норвегии от немецко-фашистских оккупантов. Однако при острых столкновениях

в Совете Безопасности и на Генеральной Ассамблее его в политическом смысле почти всегда заносило на западный берег Атлантики.

Трюгве Ли все более уступал давлению правящих кругов США. Уже в опубликованном в сентябре 1948 года годовом отчете о деятельности ООН он фактически снимал с США и Англии всякую ответственность за срыв выполнения важнейших решений ООН, восхвалял экспансионистский «план Маршалла». А во время открытой агрессии США против корейского народа Генеральный секретарь ООН использовал свой пост для активной поддержки действий американской военщины, помогая ей маскировать интервенцию в Корее флагом Организации Объединенных Наций.

Если бы меня спросили, считать ли Трюгве Ли подходящим или неподходящим Генеральным секретарем ООН, я дал бы такой ответ: «Он не выдержал экзамена».

Видимо, серьезные и деликатные функции этого поста пришлись ему не по плечу из-за однобокой, прозападной политической ориентации.

Как к человеку я питал к Трюгве Ли вначале даже симпатии, особенно когда он заверял меня в дружбе к нашей стране, ее людям, когда говорил, что вполне понимает наши законные заботы оградить свою безопасность. Но эти заверения так основательно перекрывались практическими делами противоположного свойства, что к его словам нельзя было относиться с доверием. И такой вывод в общем подтверждается деятельностью Ли на посту Генерального секретаря ООН.

Сложно и долго пришлось искать преемника Трюгве Ли. Кандидатов выдвигалось много. Но постепенно круг их сужался, пока все постоянные члены Совета Безопасности не сошлись на одном из них – Даге Яльмаре Хаммаршельде, занимавшем до этого различные посты в шведском правительстве.

Единогласие пяти держав предрешило вопрос. В 1953 году Хаммаршельд стал Генеральным секретарем ООН.

Все присматривались к новому человеку на ответственном посту. Наше отношение к нему выработалось ровное, благожелательное. Но метаморфоза Хаммаршельда не заставила себя долго ждать. При показных усилиях Генерального секретаря соблюдать объективность его действительная линия поведения становилась все более далекой от объективности. А когда подули наиболее сильные ветры холодной войны, они подхватили Хаммаршельда и увлекли его. Попытки удержать этого деятеля ООН в рамках приемлемого не давали результатов. Иногда даже Вашингтон и Лондон чувствовали неловкость, наблюдая, как рьяно Генеральный секретарь льет воду на мельницу стран НАТО. Но Хаммаршельд продолжал дрейфовать все дальше в том же направлении.

Нельзя сказать, что Хаммаршельд не отдавал себе отчет в том, что он делает как главное должностное лицо ООН. Он хорошо это сознавал. Знал и то, что во время очередных перевыборов Генерального секретаря ООН не сможет рассчитывать на поддержку Москвы. Но его это, как видно, не особенно беспокоило. Создавалось впечатление, что он находился в каком-то опьянении от похвал Вашингтона и других столиц НАТО, руководствовался одним принципом: «Все равно в этом доме мне больше не бывать, поэтому объективность – побоку, дотянуть бы только до перевыборов».

Помню доверительную беседу, состоявшуюся у

меня с Хаммаршельдом во время сессии Генеральной Ассамблеи, незадолго до его роковой поездки в Африку в 1961 году, где он погиб в результате авиационной катастрофы. Встречались тогда с ним я и наш постоянный представитель при ООН А.А. Соболев. Хаммаршельд в тот раз казался необычно словоохотливым. Приходилось долго маневрировать, чтобы заставить его хоть немного помолчать. Нам вдвоем едва удавалось это сделать. А он находился буквально в экстазе, подогревая сам себя собственным красноречием. Попытки оправдать свои действия следовали со стороны Хаммаршельда одна за другой.

Мы, конечно, все же сказали то, что собирались сказать, изложили нашу позицию о необходимости оказания реальной помощи новым независимым африканским государствам.

– Необходимо их защитить от происков и нажима империалистических стран, – говорили мы. – Это особенно относится к бывшим бельгийским колониям.

После этой встречи Соболев, формулируя свое впечатление от беседы с Хаммаршельдом, полушутя-полусерьезно спросил:

– Какие же это он таблетки проглотил, готовясь к разговору с нами, чтобы так возбудить себя?

Хаммаршельд любил позу. В дни работы XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН в сентябре 1960 года, когда его подвергли критике за пособничество колонизаторам, он заявлял:

– Я не останусь ни одного дня на своем посту, если увижу, что моя работа не приносит пользы ООН.

Конечно, на практике он действовал по-иному. Слова – одно, а дела его оказались совсем другими.

Как политическому деятелю Хаммаршельду явно хотелось выглядеть львом. Но он таковым не стал. К концу своей трагически закончившейся жизни Хаммаршельд в политическом отношении оказался банкротом.

Памятник, установленный ему у входа в главное здание ООН на Ист-Ривер, изображает пробитое чем-то сердце. Возможно, это и так. Тайна художественного творчества не всегда всем понятна, а порой, видимо, непонятна и самим художникам. Я много раз видел этот памятник. При взгляде на него у меня никогда не возникало ассоциаций ни с пробитым, ни с целым сердцем. Просто большой кусок гранита с отверстием посередине.

Урок Трюгве Ли и тем более Дага Хаммаршельда кое-кого и кое-чему научил. Научил прежде всего тому, что надо находить на пост Генерального секретаря ООН человека, который был бы известен своей порядочностью и понимал, что выполнять функции он может лишь в том случае, если будет беспристрастен, объективен.

Выбор нового Генерального секретаря ООН потребовал немало хлопот и времени. Процедура в известном смысле напоминала ту, которой некогда пользовались русские цари, с пристрастием выбиравшие себе спутниц жизни.

Древний порядок бракосочетания московских государей недаром называли всенародным выбором царской невесты. Во все города и веси Русской земли рассылались грамоты служилым людям с наказом вести дочерей подходящего возраста и личных достоинств в город «для смотрин». «А который из вас дочь-девку у себя утаит и к боярам нашим не повезет, тому быть от государя в великой опале и казни…» – писалось в грамотах. В городах окольничьи или дворяне с дьяками заодно с местными властями отбирали лучших. Избранницы отправлялись в Москву. Красавицы из красавиц, по мнению бояр, – а таких оставалось десять – представали «пред очи» самого жениха. Царь всякой дарил платок, расшитый златом и сребром, унизанный жемчугом, и ту, которая ему понравилась, отбирал, а всех остальных отпускал и жаловал вотчинами и деньгами.