Пан Володыёвский. Огнем и мечом. Книга 3
Шрифт:
Тем временем к Володыёвскому подошла Кшися. Просветлевшее лицо ее было исполнено тихой радости.
– Ах, злой, нехороший пан Михал! К Басе добрый, а ко мне злой.
– Я злой? К одной только Басе добрый? – с удивлением переспросил рыцарь.
– Басе пан Михал сказал, что скоро вернется, а кабы я это знала, не приняла бы отъезд так близко к сердцу!
– Ненагляд… – воскликнул было пан Михал, но тут же умерил пыл. – Друг мой дорогой! Сам не помню, что я наговорил, совсем, видно, голову потерял!
Глава IX
Пан Михал понемножку стал собираться в дорогу, при этом он по-прежнему давал уроки Басе, которую полюбил от души, и ходил на уединенные
Этот достойный юноша стал частым гостем в доме Кетлинга. Он приезжал с утра или тотчас после обеда и сиживал до позднего вечера. Все любили его, радовались его приезду, и очень скоро он стал в доме своим человеком. Сопровождал хозяйку с племянницами в Варшаву, делал для них покупки в галантерейных лавках, а вечерами с азартом играл с девицами в жмурки, повторяя, что до отъезда непременно должен изловить ускользавшую от него Басю.
Но она всегда увертывалась, хотя пан Заглоба и говорил:
– Все равно тебя кто-нибудь да поймает, не этот, так другой!
Но не было сомнений, что поймать ее хочет именно этот. Даже и гайдучку это было ясно, и она порой сидела задумавшись и опустив голову, так что светлые вихры ее свисали на лоб.
Пану Заглобе, по известным ему одному причинам, это пришлось не по вкусу, и как-то вечером, когда все уже разошлись, он постучался к маленькому рыцарю.
– Ох жаль, опять придется нам расставаться, – сказал он, – вот и сюда я пришел на тебя лишний разок глянуть… Бог знает, свидимся ли!
– На избрание и коронацию непременно приеду, – ответил, обнимая его, Володыёвский, – на то и причина есть: пану гетману надобно собрать людей, шляхтой почитаемых, дабы они ее на верный путь направили, избранника наидостойнейшего показали. А я, спасибо Всевышнему, свое доброе имя сберег, а посему гетман и меня зовет на помощь. И на тебя, ваша милость, надеется.
– Ого! Большим неводом рыбу ловит. Но только сдается мне, что хоть тощим меня не назовешь, а все же как-нибудь я оттуда да выскользну. За француза голосовать не желаю.
– Почему же?
– Потому что это absolutum dominium [38] означало бы.
– Но ведь Конде, как и любой другой, на верность конституции присягнуть должен, а полководец он отменный, во многих баталиях прославлен.
– Слава тебе Господи, искать короля во Франции нам ни к чему. И великий гетман Собеский ни в чем Конде не уступит. Примечай, Михал, французы, точно как и шведы, в чулках ходят, стало быть, как и они, чуть что – изменить присяге готовы. Carolus Gustavus готов был каждый час присягу давать. Для них это все равно что чарку вина выпить. У кого ни чести, ни совести, тому присяга не помеха.
38
Абсолютная власть (лат.).
– Но ведь Речь Посполитая в защите нуждается! Вот если бы князь Иеремия Вишневецкий был жив! Мы бы его unanimitate [39] королем избрали.
– Жив сын князя, его плоть и кровь!
– Все так, да только нет в нем отцовского полета! Смотреть на него и то жалость берет, потому что он больше на слугу, чем на ясновельможного князя, походит. Если бы хоть времена сейчас другие были! Главная забота ныне – благо отчизны. И Скшетуский тебе точно то же повторит. Что пан гетман делать будет, то и я за ним вослед,
39
Единогласно (лат.).
– Полно! Об этом ты подумать успеешь. Одно плохо, что уезжать тебе надобно.
– А вы, сударь, что делать намерены?
– К Скшетуским вернусь. Сорванцы его частенько меня допекают, но без них скучно.
– Если после коронации война начнется, Скшетуский выступит. Да кто знает, может, и вы, сударь, разохотитесь. Вместе будем на Руси воевать. Сколько мы там всего повидали и дурного, и хорошего!
– Правда! Истинная правда! Там прошли наши лучшие годы. А порой хочется поглядеть на те края – нашей славы свидетелей.
– Так поедем, ваша милость, со мной. Веселее вместе будет, а месяцев через пять, глядишь, снова к Кетлингу вернемся. И он к тому времени приедет, и Скшетуские…
– Нет, Михал, сейчас не время, но слово даю: если ты на Руси подходящую барышню с приданым подыщешь, я тебя провожу и на торжествах буду всенепременно.
Володыёвский смутился немного, но тут же возразил:
– Я о женитьбе не помышляю. Моя служба – лучшее тому доказательство.
– Вот это меня и тревожит, день и ночь покою не дает, я все надеялся, думал: не одна, так другая по душе тебе придется. Помилосердствуй, Михал, суди сам, где и когда сыщется такой случай. Помни, придет время, и ты сам себе скажешь: «Всяк жену и деток имеет, только я, сирота, один, словно дуб в чистом поле». И обидно тебе станет, и горько. Если бы ты со своей бедняжечкой обвенчаться успел и она бы тебе деток оставила – ну ладно, быть посему! Чувствам твоим было бы приложение и в старости надежда и утеха, ведь не за горами время, когда тщетно будешь искать ты близкую душу и в тоске великой вопрошать себя станешь: «Уж не на чужбине ли я живу?»
Володыёвский молчал, взвешивая его слова, а пан Заглоба снова заговорил, хитро на маленького рыцаря поглядывая:
– И умом и сердцем выбрал я для тебя нашего розовощекого гайдучка, потому что, primo [40] : это не девка, а золото; secundo [41] : таких ядреных солдат, каких вы бы на свет произвели, на земле еще не бывало…
– Да, она огонь. Впрочем, сдается мне, пан Нововейский не прочь возле него погреться.
– То-то и оно! Сегодня она тебе предпочтение отдает, потому что влюблена в твою славу, но если ты уедешь, а он здесь останется, а он, шельма, останется наверняка, уж это я точно знаю, ведь сейчас не война, и неизвестно…
40
Во-первых (лат.).
41
Во-вторых (лат.).
– Баська огонь! Пусть идет за Нововейского, от души ему желаю, он малый славный.
– Михал, брат! – воздев руки к небу, воскликнул Заглоба. – Сжалься, подумай только, какие это были бы солдаты.
– Знал я двух братьев из семейства Баль, матушка их в девичестве Дрогоёвская, и тоже оба солдаты были отменные, – простодушно отвечал маленький рыцарь.
– Ага! Вот я тебя и поймал! Стало быть, вон куда метишь? – воскликнул Заглоба.
Володыёвский смешался до крайности. Стараясь скрыть смущение, он долго подкручивал ус и наконец сказал: