Пандора в Конго
Шрифт:
Мне, как лицу, записывающему историю Гарвея, в тот момент было нетрудно оказать ему небольшую услугу. Этот незначительный эпизод не оказал никакого влияния на общий ход событий. А потому я бы мог написать, что Маркус Гарвей сжалился над стариком и освободил его. Но он этого не сделал.
– Заткни ему глотку! – закричал Маркус. – Прикончи его сам, если ему так этого хочется. Ты еще менее белый, чем я.
– Он говорит, что белые люди опаснее самой страшной опасности. Он говорит, что белые убивают людей только тогда, когда никто их об этом не просит, и не убивают, когда их об этом попросишь.
– Довольно! Не переводи больше ни слова! – закричал Маркус, затыкая уши. – Зачем ты меня
В этот момент послышался голос Ричарда, который приказывал рудокопам вернуться на прииск. Скоро он заметит их отсутствие.
– Разве ты не слышишь приказ господина Ричарда, Пепе? – проговорил Маркус в отчаянии. – Всем пора работать!
Уильям вышел из палатки нескоро, а когда появился, казался другим человеком. Его взгляд сверлил окружающие предметы более настойчиво, чем обычно. А еще в его глазах светилась грусть. Маркуса это очень удивило, потому что Уильям был человеком, который не знал печали, ему было знакомо лишь разочарование. Чем больше он наблюдал за Уильямом, тем более невероятным ему казалось то, что он видел.
Казалось, Уильям вышел из палатки помолодевшим лет на двадцать. Он стал мальчишкой, скверным мальчишкой. Ребенком, который злится, но в то же время боится чего-то. Он отошел в сторону от палатки неуверенным шагом, устремив взгляд куда-то вдаль. Потом взял револьвер и прицелился в воздух, словно пытался вспомнить забытые уроки стрельбы в цель. Он был похож на актера, репетирующего роль, которую играл много лет тому назад. Опустив пистолет, Уильям стал сжимать и разжимать пальцы обеих рук, словно разминая затекшие конечности. Ричард ничего особенного не заметил; ему не терпелось скорее зайти в палатку. Он направился туда своей носорожьей походкой, топча все на своем пути; его жирное тело двигалось на удивление проворно, подчиняясь желанию. Однако Уильям преградил ему путь:
– Нет.
– Что «нет»?
– Она моя.
– Это еще почему? – возмутился Ричард.
– Потому что я передумал. – Уильям не удостоил его иными объяснениями.
– Я уже так давно не имел дела с женщинами!
– Ты вообще никогда не имел дела с женщинами – только с девчонками, – сказал Уильям. – То, что там, в палатке, не для тебя.
Весь лагерь стал свидетелем жестокого спора. В результате Ричард, как и следовало ожидать, отказался от девушки. После этого он изменил свою тактику; теперь старший Кравер издевался над братом и его победой: притязания Ричарда сменились насмешками. Он уподобился лисе из басни, которая утверждала, что виноград, висевший высоко, слишком зелен. Однако ему пришлось вытерпеть и еще одно унижение: Уильям не желал больше делить с ним палатку. Спор братьев возобновился. Естественно, Ричард уступил и на этот раз, и в лагере началось переселение. Палатку Краверов теперь занимали Уильям с белой девушкой. Ричард перенес свои вещи в палатку Маркуса и Пепе. А те, лишившись крова, получили приказ расположиться в маленькой палатке, в которой до этого момента хранили багаж и где содержали недавно господина Тектона. Остаток дня прошел внешне совершенно спокойно. Все занимались своими обычными делами, но каждый чувствовал, что Уильям с нетерпением ждет ночи.
Младший Кравер безраздельно правил на прогалине, в этой уменьшенной модели мира. Он был волен удалиться в свою палатку в любой момент, однако сдерживался, вероятно, пытаясь понять силу своего желания, этого нового и неизвестного ему доселе чувства. За весь день никто не отважился обратиться к нему. Все старались избегать общения с Уильямом, который напоминал громоотвод во время грозы. Казалось, на кончиках его пальцев вспыхивали искры.
К ужину его терпение было на исходе. Он схватил чашку и отхлебнул
Остальные тоже быстро закончили ужин. В своем новом жилище Пепе и Маркус не стали обсуждать происшествия этого дня. Они потушили керосиновую лампу, но заснули не сразу. Маркус прислушивался; ему хотелось знать, что происходит в соседней палатке. Но как Маркус ни старался, он ничего не услышал: ни криков, ни стонов, ни голосов. Только шорохи африканской ночи.
10
С истинно протестантским рвением, которое внушили им тропики, братья Краверы приступали к работе с самого утра. Маркус получил приказ отнести пленнице завтрак, как только Уильям покинет палатку. Гарвей всегда заставал девушку босой и одетой в белые брюки и белую рубашку Уильяма. Одна ее рука была прикована к стойке палатки. Ослепительная белизна резала глаза.
Однажды Маркусу стало жаль девушку, и он освободил ее запястье от наручника. На самом деле его щедрый жест был не таким рискованным, каким мог показаться с первого взгляда. Уильям работал целый день и уходил с прииска только на охоту, а потому не возвращался в лагерь в течение дня. Что же касается девушки, то Маркус не сомневался в том, что она никуда не уйдет. Пришелица появилась из недр земли, а потому бежать могла только к прииску, но там на ее пути оказалась бы сотня рудокопов.
– Сельва очень большая, огромная! – рассказывал ей Маркус, широко разводя руками. – Можешь гулять где хочешь, но возвращайся сюда до того, как стемнеет. Ты меня понимаешь?
Ему показалось, что она согласилась выполнять его условия, однако в первый день ее ограниченной свободы Маркус следил за пленницей краем глаза, пока готовил обед. Это оказалось несложно, потому что девушка гуляла неподалеку. Для нее этот мир был незнаком, и она шагала по земле осторожно, словно боясь разбить хрупкие предметы вокруг себя. Она восторженно разглядывала траву на прогалине; видимо, каждая былинка казалась ей невероятным чудом. Время от времени девушка растягивалась на траве и гладила землю. Маркус подумал: «Если даже от простой травы у тебя, милая, голова идет кругом, то что же будет, когда ты увидишь сельву с ее деревьями?» Спустя какое-то время девушка вошла в чащу, и он потерял ее из виду. Маркус пошел за ней и увидел, что пришелица стоит, обняв дерево и прижав ухо к его стволу, словно пытаясь услышать стук его сердца. Гарвей посмотрел на ее ноги и вскрикнул:
– Уходи скорее отсюда!
Он оттащил девушку от дерева и указал на свои грубые ботинки. Она не понимала, в чем дело. Тогда Гарвей снял один из башмаков и поднес к ее глазам:
– Видишь?
Девушка в недоумении уставилась на ботинок.
– Это муравей, – сказал Маркус, показывая на крошечное существо, которое вцепилось в кожу башмака и отчаянно шевелило лапками. – Там было много муравьев. Они маленькие, но могут сожрать целиком живую козу. Эти твари уже два дня вгрызаются в мой башмак. Если подойдешь к муравейнику, они на тебя нападут. Вот, смотри.
Маркус двумя пальцами оторвал туловище муравья. Хищная голова продолжала грызть башмак своими челюстями.
– Теперь тебе ясно?
Девушка с отвращением произнесла: «Ай!» Это было ее первое слово. До этого Маркус никогда не слышал ее голоса. Она отвернулась и села к Гарвею спиной, скрестив ноги. Она часто садилась так, что ее пятки касались внутренней стороны бедер. Но сейчас она отвернулась, потому что рассердилась не на шутку. Маркус чувствовал себя полным идиотом, стоя перед ней с дохлым муравьем в руках.