Панджшер навсегда (сборник)
Шрифт:
В голове батальона шла шестая рота, Мамаев вышел с ней на связь.
– «Гранит», у нас два подрыва, есть потери, ротный и первый взводный ранены. – Голос связиста был взволнован, срывался.
– Узнай точно, фазу доклад. – И, обернувшись к комбату: – Товарищ подполковник, Гайнутдинов и Фоменко ранены.
– Началось, Володя. Вот и мы поддержали почин первого батальона. Сообщи в полк и вызови «вертушки».
По склону хребта, придерживая на груди автомат, к ним бежал Савельев.
– У нас четверо раненых. Один – тяжелый, бывшему ташкентскому курсанту полчелюсти осколком срезало. У Гайнутдинова и
– Действительно, обошлось. У этой мины каждый осколок убойный. Надо увеличить интервалы в колонне, доведи до офицеров. Пока всем привал, ждем «вертушки». – Когда роты выполнили его распоряжение и остановились, продолжил: – Теперь твои предложения, начштаба, что будем делать с шестой ротой?
– Шестую – в замыкание. Я предлагаю впереди поставить четвертую Аликберова. Пятая исключается, с Мамонтовым мы потеряем темп и не сможем выполнить задачу. Пусть уж войдет в ситуацию, а там посмотрим.
– Знаешь что, – Усачев сделал паузу, – так и поступим, но у нас нет другого ротного.
– Он к вам насчет отпуска обращался?
– Мамонтов? Да, подходил перед операцией. Мы только начали работу, а он уже торопится. Рейд закончится, отправлю его.
– Пусть идет, вот только бы Гайнутдинов из госпиталя вернулся. У нас будет время поразмыслить, взводных в пятой посмотреть. Думаю, что Мамонтова надо менять.
– Я поговорю с командиром полка, он должен понять.
– Сначала надо подобрать кандидатуру, тогда и обращаться, иначе все впустую. Карцев прежде всего командир, ему чехарда в управлении не нужна, а тем более в самом начале операции. Лучше повременить. – Савельев, как всегда, был логичен.
– Ладно, будь по-твоему, выждем момент. Как там люди в шестой?
– Под впечатлением. Крови слишком много.
– Роту в тыловое замыкание. Рыбакина ко мне, останется за командира. Справится.
Горы… Взбунтовавшаяся твердь земли… Об их величии Ремизов слышал с пластинок Высоцкого, чей рвущийся голос заставлял напрягаться и сопереживать. Предчувствовал горы, видя кадры документального кино. Но все это оставалось чужим впечатлением, и никак он не предполагал, что его собственное впечатление окажется намного сильнее. Русский человек создан и воспитан равнинами с их березовыми рощами и дремучими лесами, с волнами пшеницы в бескрайних степях, с мелкой рябью холодных северных озер и широкой гладью южных рек, он – дитя своей земли. И он трепещет перед картинами русской природы, потому что знает, как легко ее погубить, как хрустально все то, что так дорого сердцу. Сколько испытаний выпало человеку и его природе, они сплачивались в такие времена, словно их соединял общий враг. А когда душа наполнялась счастьем, пропитывалась слезами освобождения от суеты, не природа ли смотрела в глаза прощенного ею человека?
Горы оказались другими. Они, леденяще красивые, великие без кокетства, недоступные, гордые, оказались прежде всего равнодушными. Они не стремились понравиться, их совсем не интересовала грань между восхищением и ужасом. Горы слишком близки к небу и слишком далеки от людей, чтобы прикасаться к их муравьиным проблемам и таким же муравьиным переживаниям. Самая пылкая страсть с высоты
Чем дальше продвигался батальон, тем выше вырастали хребты, тем круче и отвеснее становились скаты и скалы. В самом начале восхождения на отрогах встречалась растительность, трава и какие-то облезлые кустарники, но после двух с половиной тысяч метров зелени почти не осталось – только валуны и крупный щебень, срезы пластов горных пород, вывернутые из чрева земли вулканической силой. Местами встречались осыпи песка и глины. Природа была девственна, как будто жизнь на этой планете еще и не начиналась. Где-то там, куда они шли, у дальнего горизонта, белели шапки заснеженных вершин, это четырехтысячники. Они полиняют через месяц, но среди них царственно возвышались пики еще более высоких гор, которые никогда не снимают ослепительно-белых корон. Судя по всему, батальон шел именно к этим пикам, потому что за ними власть афганского правительства еще не начиналась. Двигались по тропам. Они, как горизонтали, на разных уровнях опоясывали хребты, потом поднимались к перевалам или опускались к кишлакам. Эти выложенные плоскими камнями тропы шириной около метра с незапамятных времен соединяли всю страну и уходили за ее пределы. Они представляли собой своего рода транспортные магистрали, по которым караваны и отдельные путники бороздили этот горный океан. Из века в век и до сих пор.
На тропах стояли мины. Вот что изменилось за все эти века. Их набор был нехитрым: ПМН – противопехотная мина нажимного действия, отрывавшая стопу или ногу до колена тому, кто на нее наступил, и ПОМЗ – тоже противопехотная, но осколочная, рассыпавшая рубленые осколки, если ее жертва цепляла растяжку. Встречались еще итальянские пластиковые мины, но больше всего духи предпочитали фугасы-самоделки, чья убойная сила зависела только от фантазии минера.
– Про Фому и Татарина слышали? – В голосе Хоффмана сквозило возбуждение.
– Слышали. Досталось им. Садись, перекусим, теперь до вечера не остановимся. Надо набрать калорий. – Марков, устроившись среди камней, нехотя, больше по необходимости, ковырялся в банке с гречневой кашей, ему не хотелось говорить об этом подрыве, они дружили с Фоменко.
– Все взводные пятой роты в сборе. Редко мы так собираемся. Ну что, обсудим наши дела.
Взвод Ремизова располагался здесь же, он огляделся, никто не разговаривал, никто не прислушивался, о чем говорят офицеры, у каждого солдата были свои размышления и свой страх, и еще своя банка холодных консервов.
– Есть что обсуждать? «Духа» живого в глаза не видели, а уже четверых потеряли. Полный комплект: и ротный, и взводный, и сержант с рядовым. Как они нас, господа. Эффектно и эффективно. Надо отдать должное, у них это получилось. Либо они такие спецы, либо мы – профаны. – Хоффман сплюнул под ноги и замолчал.
– Да уж, дела. Один цепляет растяжку, а достается всем. Глупо. Озноб пробирает.
– И абсурдно. Целость твоей шкуры теперь зависит не от твоей бдительности, а от того, кто спит в хомуте. Посмотрим, что четвертая соберет.