Пангоды
Шрифт:
Тюмень - столица деревень. Все дороги из сельскохозяйственных окраин вели в "область", туда сходились все дела, надежды, оттуда же потом начинались продолжения надежд и дел. Наталья поступила в Тюменский индустриальный институт, как водится, особенно не задумываясь о будущей специальности. Факультет, в аудитории которого вошла на пять лет Наталья, оказался самым "боевым" в вузе, - нефтегазопромысловый, на сленге "индусов", студентов ТИИ, - "Нефтегаз".
Страна жадно черпала углеводородный огонь из бездонных, как казалось, кладовых собственного организма, тысячи стальных полых игл вгоняла в замороженную часть тела,
За "пятилетку" "Нефтегаз", в числе прочих кадров, отковал и опломбировал выпускными дипломами внутрифакультетскую семью нефтяников-газовиков Зиминых, и перед Натальей и ее мужем встал вопрос будущего.
Тюмень была многим обязана своему северному Клондайку: в семидесятых ушли с улиц деревянные тротуары, выросли, как грибы, современные микрорайоны, взметнулись выше всех старых церквей - стекло и бетон главки и НИИ. Поэтому Север начинался не за шестидесятой параллелью, а в самом центре Тюмени. В аэропорту "Рощино" это начало обретало "высокую" зримость в виде самолетов, улетавших в направлении откашлянных простуженными динамиками координат: "Сургут", "Нижневартовск", "Урай", "Надым"...
Потом, через много лет Наталья стала задумываться над тем, что было бы, останься они тогда, в 1977 году, в Тюмени. Наверное, долгое время работали бы по направлению в каком-нибудь "ниигипро", получая двести сорок "рэ" на двоих. Помыкались бы по общежитиям, съемным квартирам, малосемейкам, так надоевшим Зиминым за годы семейного студенчества. Хотя, как оказалось, типичные тяготы молодых семей совсем не вечные: многие однокашники - ныне преуспевающие и известные горожане. Но эти мысли придут позже, когда начнет одолевать усталость от ежегодных перелетов с севера на юг, поездок между двумя домами - "земным" и северным. В первые минуты после долгой разлуки в каждом из них непременно слышится какой-то одинаковый, надоевший после скитальческой молодости запах - неистребимый дух гостиницы, который неподвластен фешенебельности, люксовости, озонаторам и кондиционерам. Его невозможно нейтрализовать, вытянуть, выдуть - это внутри, это состояние человека, приходящего в жилье не насовсем, на время.
...Она вдруг оставила картошку, пружинисто подошла к окну, высоко захватила половинки штор и решительно свела их вместе, на секунду заполнив кухню недовольным скрипом разбуженных гардин.
Сергей залюбовался женой, улыбнулся:
– Ну, ты, Наталья, прямо как в молодости!...
...Вертолет огромной шумной стрекозой, мультфильмовым хулиганом выпал из мутного поднебесья. В метре от земли завис на несколько секунд над грунтовой площадкой, покачиваясь, красуясь неизвестно перед кем, потрогал твердыню колесом, потом другим. Наконец тяжело, но уверенно сел, несколько обмяк, не глуша двигателей, лишь сбавил обороты, лопастное кручение приняло форму зонтика. Высыпал партию людей, яростно и равнодушно засвистел, опять превращая мирный "зонтик" в бешеную ромашку. Отогнал ураганным ветром недавних пассажиров, и за их страдальческими пузырящимися спинами, невидимый им, отдался обратно в свинцовую муть.
Чья-то фетровая шляпа радостно убегала в тундру, высоко подскакивая на кочках.
Не подгоняемая больше потоком пыльного
Подошел Сергей, чуть пригнулся, заглянул во влажные глаза:
– Ну, ты что, Наташ, ушиблась?
– Нет... Песок!
Новоиспеченным северянам дали место в общежитии - комнату смежная с проходной. Чтобы попасть в коридор, нужно было пересечь помещение, где отдыхала смена пилотов пангодинского аэропорта. Получалось, - личная жизнь на виду, на шуму... Пилоты приходили и уходили, в любое время суток - смех, громкие возгласы, встречи и проводы... Редкие затишья казались раем. Мужу часто приходилось подбадривать свою пассию и шутливо восклицать: "Ну, что?... Опять песок?!"
Общежития, секции, малосемейки, балки, вагончики, бочки...
Сколько еще лет пройдет, пока жилье для них не перестанет быть больным местом, больной темой! Как и для многих сотен пангодинцев, тысяч северян.
Сама она считала, что случайно стала депутатом. Комсомолка, рабочая, "верхнее" образование, молодая, энергичная - вполне отвечало нормативам, отпущенным свыше. Так становились "избранниками". Из песен слов не выкинешь. Но верно и то, что, числясь в представительных органах власти, разные люди вели себя по-разному. Она видела: одни приезжали на сессию отдохнуть от дома, семьи, работы, другие - "отовариться" разовыми спецпайками, третьи действительно работали.
Она взялась за тему, животрепещущую! Рожденную объективными обстоятельствами, жизнью. Твердо и ясно сформулировала для себя то, за что должна была в меру своих возможностей бороться: населенный пункт не должен быть "проходным". Жизнь, данная Богом или иным естеством, изначально преходяща, временна. Делать же сознательно внутри этого мгновения природы рукотворные "времянки", по сути - пустоты, - явно преступно по отношению к самим себе, к человеческой натуре.
Нет, конечно, Наталья, на тот момент оператор по добыче газа Медвежинского ГПУ производственного объединения "Надымгазпром", была не первой в будировании жилищного вопроса и капитального строительства вообще в поселке газовиков. Она, согласно депутатскому статусу, исполняла наказы пангодинцев, озвучивала предложения производственно-муниципального "актива", - но это был и ее личный, до глубины души осознанный выбор направления общественной работы.
Созрела критическая масса людских страданий. Это понимали все. И местная власть, и руководство предприятий, особенно Медвежинского газопромыслового управления, - те, которые на себе ощущали растущее влияние человеческого, в данном случае, бытового фактора в освоении Медвежьего (впереди уже вовсю разворачивался Ямбург, "питаемый" сменными бригадами из Пангод). Поселок оставался вахтовым по номиналу, но де-факто таковым не был уже в конце семидесятых. К тому времени в Пангодах правдами и неправдами постоянно проживали, ютясь в общежитиях и балках, несколько тысяч самых настоящих семей: мужья, жены, дети и даже бабушки и дедушки.