Пани царица
Шрифт:
Ольгу старица Марфа ненавидела люто и, не боясь греха, эту ненависть выказывала. Уж мать настоятельница и налагала на нее епитимьи, и увещевала, увещевала, приводила к разным покаянным послушаниям, ан нет – неистовая старица нипочем не унималась. Как завидит Ольгу – так и кольнет словом, а то и щипнет, тут же бормоча: «Ох, снова бес попутал!»
Ольга не жаловалась – ей-то было отлично известно, чем провинилась она перед старицей Марфой. Нет, не она. Не ей мстила бывшая королева Ливонская – ее покойному отцу, Борису Годунову!
Ольга этого долго не могла понять – ведь Марфа не желала объяснять причин своей ненависти, а толком о случившемся меж Годуновым и вдовой короля Магнуса никто другой не знал. Просто как-то раз, втихомолку залечивая ссадину, которую нанесла злобная старица, словно невзначай распоров Ксении руку остро отточенным рукодельным ножичком, она вдруг по непонятной причуде памяти вспомнила событие из
Только много позже, через несколько лет, уже после смерти своего возлюбленного Димитрия, Ксения-Ольга смогла понять, о чем говорили ее отец и Горсей, почему вспоминали Афанасия Нагого, Богдана Бельского и убитого в Угличе маленького царевича. На место подлинного царевича был взят в Углич какой-то другой ребенок, его чуть и не зарезал убийца, подосланный Годуновым. Афанасий Нагой, брат царицы Марьи Федоровны, матери царевича, пытался спасти мальчика и прибежал за помощью к Еремею Горсею, жившему в то время в Ярославле и бывшему до поры в немилости у Годунова – за то, надо полагать, что слишком много знал о нем, о его тайнах.
В числе этих тайн было и маленькое дельце с королевой Ливонской. Ксения ничего об этом не знала и знать не могла, а между тем именно тут и крылась тайна ненависти старицы Марфы – бывшей Ливонской королевы – к старице Ольге – дочери Бориса Годунова. Ведь это по просьбе Годунова Ливонскую королеву с дочерью заманил из Риги в Москву Горсей. И дочь князя Владимира Старицкого, двоюродного брата царя Ивана Васильевича, Марья Владимировна была разлучена со своей дочерью Евдокией и заключена в Пятницкий монастырь близ Троицы. Так Борис Годунов обезвредил особу царской крови Марью Старицкую, имевшую больше прав на престол, чем Борис.
Зима 1609 года, Россия
Судьба благоволила к новому Димитрию. Войско его беспрестанно увеличивалось.
Паны составляли за свой счет сборные воинские команды, называемые товариществами; к ним примыкали шляхтичи со своими обозами и слугами. Шляхтичи теперь именовались товарищами. В каждом таком сборище были свои правила, каждое повиновалось больше всего своему предводителю, чем общему командованию. Конные воины носили названия гусар панцирных [51] и казаков. Гусары были вооружены длинными копьями, концы которых волочились по земле, отчего они назывались влочиями; на таком копье, воткнутом у луки седла, привешен был двухцветный значок. Кроме копья, среди вооружения гусар был концер, то есть палаш, и маленькое ружье. На голове гусары носили железный шишак [52] , тело закрывали сеткою из железных колец либо панцирем из блях. Обувались гусары в полусапожки с особенным родом шпор, которые так и назывались – гусарские. Большие щеголи, шляхтичи даже коней своих убирали затейливо, ярко, так что поглядишь – и рот разинешь от восторга и изумления. Гусарские седла накладывались на звериные шкуры: у знатных шкуры были леопардовые, у тех, что помельче родовитостью, и у слуг – заячьи да волчьи. Для пущей красы к бокам коня приделывали орлиные крылья.
51
Панцирь – броня (польск. ).
52
Вид шлема с гребнем или хвостом на макушке.
Казацкое оружие было короткое копье, сабля и секира. Любимый цвет шляхетских жупанов был белый, а сверху накидывали синий плащ.
Запорожцы, вооруженные самопалами и копьями, были одеты как на подбор: в красные шаровары, черные киреи [53] и большие бараньи шапки. Донцы же и московские люди одевались кто во что горазд, большинство было вооружено саблями да луками, колчаны со стрелами носили за плечами.
Пестрота царила в Тушине необычайная, а народищу развелось столько, что приходилось беспрестанно строить новое и новое для них жилье. Шутка сказать: восемнадцать тысяч поляков конницы да две тысячи пехоты, запорожцев тысяч тридцать да донцов пятнадцать. И вся эта силища
53
Верхний кафтан со стоячим воротником (южн. ).
Шуйский терял голову от бед, которые грозили ему со всех сторон. Московские войска уже не справлялись с беспрестанными вылазками тушинцев, все новые и новые города присягали Димитрию. Уж насколько удачлив был как полководец Скопин-Шуйский, но с ним одним не победишь ворога, за коего выходила биться вся чернь! Поэтому князь Михаил поддержал намерение царя Василия просить помощи у шведов и сам отправился на север встречать их войско, во главе которого стал Яков Понтус Делагарди: потомок французских переселенцев в Швецию, по слухам, воин непобедимый.
Между тем тушинцы, опасаясь усиления царских войск за счет наемников, решили взять наконец-то Москву. Причем они прекрасно понимали, что броском дела не сделаешь: столицу надобно изморить. Но для начала, еще прежде Москвы, решено было захватить Троицкий монастырь.
Это было предложение Сапеги, он же вызвался справиться с Троицей. Намерение его было одобрено всеми военачальниками и советниками Димитрия. Ведь Троицкий монастырь стоял на дороге из Москвы в заволжский край; по этой дороге привозили в Москву запасы, и по этой же дороге доставлялось продовольствие в тушинский лагерь. Овладеть этой дорогой значило овладеть главным продовольственным путем, лишить неприятеля пропитания. Даже просто поставить под Троицей войско, чтобы преградить путь обозам, направляющимся в Москву, и то было выгодно!
Однако полякам-католикам этого было мало. Им хотелось непременно взять Троицу! Ведь это было самое святое место в Московском государстве, национальная святыня, дорогая сердцу каждого русского человека. Монастырь традиционно стоял за крепкую государственную власть, пусть даже она воплощалась в лице такого ненадежного и шаткого человека, как Василий Шуйский; отлагаться от Василия Ивановича Троица не собиралась, более того – всячески поддерживала на Руси его падающее значение. Архимандрит Иосиф и келарь [54] Авраамий Палицын рассылали по Руси грамоты, возбуждали народ стоять за царя Василия и не доверять прельщениям обманщика Димитрия. В Новгород, в Вологду, на край Студеного моря [55] , в страны приволжские, в Казань, Нижний Новгород и даже далекую Сибирь достигали их послания. Если кое-где русские колебались, отпасть ли от Шуйского, присоединиться ли к Димитрию, то часто продолжали поддерживать нелюбимого царя Василия именно потому, что Сергий и Никон чудотворцы [56] – как бы за него. Святых Сергия и Никона народ считал дарователями побед. Димитрий весьма вырос бы в глазах России, если бы в этом монастыре молились за него, а не за Шуйского!
54
Инок, заведующий монастырскими припасами или светскими делами монастыря.
55
Старинное название Северного Ледовитого океана.
56
Святые покровители Троицкого монастыря, в честь их он и был выстроен.
Монахи Троицы были весьма воинственны. Не только иноки Троицы Пересвет и Ослябя сражались на поле Куликовом, нынешние обитатели монастыря частенько выходили из стен своей обители и нападали на гонцов, которые от имени Димитрия рассылались по русским землям. Это безмерно злило тушинцев.
– Царь Димитрий! – беспрестанно подзуживал Сапега. – Стужают [57] твоему благородству эти седые грай-вороны [58] , гнездящиеся в своем каменном гробе. Они нам делают всякие пакости. Слух носится, что ждут князя Михаила Скопина со шведами; когда они придут, то займут Троицкую твердыню и могут быть нам опасны. Пока еще они не окрепли, пойдем смирим их, а если не покорятся, то рассыплем в пыль их жилища.
57
Опасны, оскорбительны (польск. ).
58
Крикливые вороны (польск. ).