Панкрат

Воронин Андрей Николаевич

Суворин проверил оружие: пистолет был заряжен и снят с предохранителя, глушитель выдержал не больше двух-трех выстрелов и был еще вполне пригоден. Подумав, Панкрат положил его перед собой на пожухлую, мокрую и спутанную траву, достал нож и взвесил его на ладони, ощущая приятную тяжесть металла.

Потеряв двух своих товарищей, боевики, видимо, оставили мысль о том, чтобы захватить спецназовцев живьем. Они прекратили огонь, и Суворин подумал было, что чеченцы решили дожидаться подмоги, уже наверняка спешившей на выстрелы, а потом обрушиться на засевших в пещере ребят всей своей огневой мощью.

Однако они просто давали пулеметчику время на то, чтобы подготовить оружие

к стрельбе.

Разложив треногу, чеченец быстрыми уверенными движениями смонтировал пулемет и направил его ствол между двумя соснами точно в сторону пещеры. “Утес” выглядел не очень внушительно, но когда, заглотив ленту, он прогрохотал и плюнул свинцовым градом, Суворин едва удержался от того, чтобы не закрыть уши руками.

Было видно, что теперь боевики настроены решительно.

Вторая очередь перечеркнула вход в пещеру на уровне пояса, срезав ветки кустарника и открыв черный провал, в котором ничего нельзя было разглядеть.

Настало время и Суворину вступить в бой. В качестве цели он выбрал пулеметчика. Зажав в зубах лезвие ножа, Панкрат быстро пополз в нужном направлении. Чеченец за пулеметом уже прицеливался, намереваясь дать третью очередь, когда нож Панкрата вошел ему точно между шейными позвонками, практически отделив голову от туловища. Метнув нож, Суворин тут же откатился назад и дважды выстрелил из пистолета — негромкие хлопки его выстрелов потонули в грохоте разорвавшихся гранат.

Боевики оказались между двух огней. Они видели, как завалился набок и замер без движения их пулеметчик, из шеи которого торчала рукоять ножа. Тут же пошли в атаку те, кого они уже считали легкой добычей, поэтому чеченцы не смогли достаточное внимание уделить Панкрату, который, отступая, пристрелил еще двоих.

От взрыва гранат, брошенных спецназовцами, погиб еще один чеченец. Начав отходить, вахи тут же потеряли второго — одна из пуль, выпущенных защитниками из укрытия, пробила ему горло и яремную вену. Обливаясь кровью, он рухнул в траву, засыпанную черными опавшими листьями, и больше не двигался. Затем последовало еще два взрыва гранат, и чеченцы отступили еще дальше, но тут за деревьями, что росли ниже по склону, ближе ко дну котловины, мелькнули серо-зеленые тени, торопливо пробиравшиеся наверх. Шло подкрепление — еще не менее дюжины человек, и задерживаться здесь больше не стоило. Пятеро выживших из тех двенадцати, что штурмовали пещеру, да еще как минимум дюжина из второй группы… Многовато будет. Да еще при несогласованности действий. Ребята ведь еще не знают, что он тоже вступил в бой. Станут прорываться сами… А там, чего доброго, и подстрелят от неожиданности, если он окажется у них на пути.

И еще одно… Кроме всего прочего, оставался ноутбук, спрятанный им в дальнем углу пещеры, в нише, заложенной камнем и, на первый взгляд, незаметной. Он не мог позволить себе потерять это свидетельство связи чеченцев и Службы — кто знает, вдруг информация, содержащаяся на винчестере портативного компьютера, поможет остановить войну? А почему бы и нет? Этим не стоило рисковать…

Оставалось только надеяться, что Чепрагин и остальные смогут выбраться отсюда и оторваться от боевиков. Суворин хорошо знал здешние тропы и мог с полной уверенностью предвидеть, куда направятся бойцы, если все-таки прорвутся сквозь кольцо. Впрочем, они уже прорвались — треск коротких автоматных очередей удалялся все дальше. Чеченцы преследовали спецназовцев, экономя патроны и пытаясь перед тем, как атаковать, подойти к ним как можно ближе, — чтобы ударить разом и наверняка. Шли быстро, снова охватывая бойцов полумесяцем, явно намереваясь не дать им уйти за перевал.

"Ни пуха вам ни пера, ребятки”, —

подумал Суворин, в суматохе боя отступая в заросли, никем не замеченный.

Ноги скользили по грязи, камни выворачивались из-под ботинок и с шуршанием катились вниз по склону. Утешало лишь то, что чеченцам приходилось не легче — они еще и карабкались вверх под редким, но точным огнем спецназовцев, успевших унести с собой всего по одному запасному магазину. Дела у бойцов “Омеги” шли, впрочем, все хуже и хуже.

У Подольского, получившего пулю в плечо, плетью повисла левая рука. Шумилов, морщась от боли, едва ступал на правую ногу — вывихнул он ее или поломал, сказать было пока сложно. Сержанта поддерживал Рахуба, подставляя плечо на особенно трудных участках. По этой причине он тоже не мог развивать ту скорость, на которую был способен, и двигался значительно медленнее.

До тропы оставалось не более тридцати метров, когда со стороны перевала навстречу бойцам “Омеги” ударила автоматная очередь. Враг занял высоту над тропой, все-таки замкнув кольцо, и теперь спецназовцам не оставалось ничего другого, как начать защищаться.

На их счастье, в нескольких шагах вверх по склону оказалась широкая, поросшая пожухлой зеленью трещина, до которой им удалось добежать под огнем засевшего вверху автоматчика. Подольский, выглянув из-за края трещины, быстро сориентировался и, положив рядом два камня, укрепил между ними ствол автомата, который уже не мог держать обеими руками. Чепрагин разорвал медпакет и начал делать ему перевязку; морщась от боли, Подольский тем не менее вел огонь по противнику. Ему помогал сержант — он стрелял, стоя на коленях на дне углубления, послужившего им укрытием.

Рахубе остался автоматчик, поливавший спецназовцев сверху свинцовым дождем. Время от времени бойцу удавалось прижать чеченца короткой очередью, которая проходила достаточно близко, но он не, мог прицелиться поточнее, потому что находился, образно говоря, между молотом и наковальней. Начни он выбирать цель и корректировать прицел, тут же получил бы пулю в спину от кого-нибудь из тех двух десятков чеченцев, которые пытались сейчас подняться вверх по склону.

— Похоже, мы попали… — сплевывая густую, с металлическим привкусом слюну, произнес Подольский. — Ах, твою так…

Чепрагин, затягивавший узел повязки, сделал его слишком тугим, и рядовой, без памяти от резкой боли, обматерил лейтенанта. Тот молча ослабил повязку и поправил стремительно набухавший красным бинт.

— Не сцы, Роман, прорвемся, — отозвался слышавший его слова Шумилов, — и не таких уделывали. Главное — по вахам стреляй, а не по соснам…

Его речь была прервана грохотом выстрелов — одновременно плюнули огнем автоматы Подольского и Рахубы. Сверху донесся чей-то сдавленный крик, и тремя секундами позже в трещину, где они засели, скатился, увлекая за собой мелкие камешки и щебень, труп чеченца, так и не выпустившего из рук оружие.

— Это — твой, — уважительно произнес сержант, пиная ногой окровавленное тело. — Молодец, растешь над собой…

Он опять не успел закончить. Со стороны чеченцев, что находились ниже по склону, ударила автоматная очередь. Пули, взвизгнув, срикошетили от валунов, громоздившихся значительно правее, и одна из них, уже на излете, ударила Рахубу под нижнюю челюсть, точно в кадык.

Брызнула кровь. Захрипев, рядовой рухнул лицом вперед, скрюченными пальцами впиваясь в каменистую землю. Чепрагин, замешкавшийся было на мгновение, справился с растерянностью и тут же бросился к упавшему бойцу. Перевернул его на спину, дернулся за бинтом, но у Рахубы уже шла изо рта кровавая, пузырящаяся пена. Секунду спустя он уже не двигался.