Панна Катажина
Шрифт:
Офицеры распрощались и разошлись по одному.
***
Придя в нумера, Шлаевский сразу же провалился в сон. Поздно проснувшись, позавтракал и стал расхаживать по комнате, не находя себе места. Наконец чертыхнулся и отправился к Катажине.
После стука в дверь он ожидал услышать тяжёлые шаги Войцеха. Но младшему лейтенанту повезло: знакомый тихий голос спросил:
— Кто?
— Я.
Дверь распахнулась:
— Миша!? Совсем сдурел? Нельзя, Войцех...
— Возможно, сегодня вечером меня убьют. К чёрту Войцеха.
— Matka Boza, не каркай!
Девушка притянула офицера к себе, стала целовать и расстёгивать пальто. Шлаевский захлопнул за собой дверь и уволок Катажину в комнату, по пути
— Diabel, больно!
— Ещё раз будешь так рисковать и влезешь в пьяную драку — я тебе глаз выцарапаю. Второй, так уж и быть, оставлю, они у тебя красивые.
— Мне было чертовски плохо...
Младший лейтенант перевернул девушку, оказался сверху и придушил. Приблизился к уху, поцеловал и закончил фразу: «... как и всегда без тебя, moja milo's'c». Катажина посмотрела в ответ безумным взглядом, расстегнула партнёру брюки и, срывая с контрразведчика рубашку, отдалась ему со всем пылом, какой только возможен...
После они долго целовались. Полячка прижалась лицом к волосатой груди и стала нежно водить указательным пальцем по его соску. Поднялась выше, упёрлась ноготком в свежий шрам:
— Ты ведь никакой не студент, да?
— С чего ты взяла?
— Миша, я не раз обрабатывала ножевые и пулевые ранения, узнавать их умею. В тебя стреляли, не далее, как прошлой осенью... Ты налётчик?
Шлаевский погладил девушку по голове:
— Налётчики убивают людей за деньги, я же... Я же убиваю людей за идею. Так что я скорее идеалист с пистолетом.
— Романтик с большой дороги?
— Можно и так сказать... Лучше расскажи о себе.
Катажина вопросительно вскинула бровь:
— Тебе внезапно стало интересно моё прошлое? Может, не стоит туда лезть? Некоторые тайны убивают...
— Как видишь, меня не так-то просто угрохать... Как ты попала в Россию?
— Это долгая история. Долгая, грязная и неприятная.
Михаил подтянулся повыше и, облокотившись спиной на подушку, ответил: «Я хочу знать больше имени о той, кого люблю». Девушка перевернулась на спину, вытянулась у него на бёдрах и положила правую руку любовника себе на грудь, переплетя пальцы с другой:
— Ну тогда слушай... Родилась и выросла я в Кракове. Мы были из мелкопоместных дворян: не сказать, чтоб буржуйствовали, но никогда не голодали. Всё было бы хорошо, но когда мне стукнуло семь, началась Великая война. Очень скоро она дошла и до нас: отца мобилизовали, мать работала с утра до ночи. Брат у меня всегда был сорванцом, а потому с началом военных действий в нашей губернии подрядился посыльным у какого-то криминала. В принципе, когда пришли немцы, ничего особо не изменилось, разве что стрелять стали меньше, потому что фронт пополз к Москве. Через несколько лет грянула революция, фронт рухнул, а на всей территории России началась кровавая вакханалия с резнёй хата на хату. Войцеху тогда уже исполнилось шестнадцать, он записался во фрайкор к Пилсудскому и ушёл из дома строить Новую Польшу на чужих костях. Папа вскорости умер от тифа и мы с мамой остались одни. Вот тогда-то, в проклятом восемнадцатом году, в моей жизни и появился Йозеф.
— Йозеф?
— Йозеф. Сущий демон, ниспосланный богом на землю в наказание... Через наш город из Галиции отступали австрийские части. Ну, как отступали: драпали кто как мог, попутно грабя, убивая и насилуя. В один из воскресных дней я вернулась из церкви и увидела, как они заканчивали надругаться над мамой. Какой-то солдат повернулся ко мне со спущенными штанами и с мерзкой ухмылкой стал надвигаться. Я замерла и просто дрожала... Вот тут он и возник. Гвардейский капитан уложил четверых, потратив всего четыре пули из своего «Маузера». Подошёл ко мне, потрепал по волосам и сказал что-то на немецком. Я не поняла, подошла к умирающей матери
Катажина надолго замолчала. Офицер не спешил задавать вопросы. Подпольщица поцеловала его руку и продолжила:
— Сначала всё было как в сказке. Йозеф, как он представился, казался добрым волшебником: баловал подарками, вкусно кормил, потакал всем капризам. И потихоньку обучал меня: к пятнадцати годам я умела оказывать первую помощь раненым, прекрасно держалась в седле, знала географию и политическую карту всей Европы, свободно говорила на немецком и начала учить русский. Тогда же я узнала, что Йозеф — содомит и агент австрийской разведки. В один из дней он попросту представил мне кавалерийского офицера как «очень хорошего друга семьи, который теперь будет жить с нами». А когда этот самый друг притащил в дождливую ночь истекающего кровью Йозефа и я дрожащими руками делала первую в своей жизни перевязку, мой патрон без остановки проклинал на немецком британскую разведку и разрывные пули... Byloby lepiej, gdyby wtedy umarl, Boze wybacz mi. B'og mi wybaczy.
— Но он ведь не умер, tak?
— Tak... За следующие несколько лет я ещё трижды лечила его, дважды — его любовников. Одного мы вместе похоронили на заднем дворе. Йозеф научил меня владеть холодным и огнестрельным оружием, работать со взрывчаткой и водить машину. Русский я знала не хуже польского или немецкого, выучила так же латышский и чешский. А потом... Потом я обмолвилась в разговоре, что скучаю по брату, и Йозеф каким-то образом нашёл его. Dlaczego go nie zapomnialem?
Девушка снова надолго замолчала. Шлаевский нежно гладил её грудь, борясь с искушением начать целовать. Полячка вздохнула и стала рассказывать дальше:
— Провоевав до двадцатого года во фрайкоре, Войцех дезертировал со своим другом к вольному атаману Махно. Когда атаман заключил союз с белыми, мой брат был в числе недовольных кинут на передовую, под Орёл и дальше. В бойне под Калугой его тяжело ранили и взяли в плен красные, друг и вовсе остался где-то там. Уже в концлагере коммунистов он познакомился с Андресом, бывшим латышским стрелком и белым добровольцем, ныне «Гвоздём». Вместе они сбежали и подались на север, в Витебские леса. Несколько лет разбойничали, пока их не посадили, на этот раз люди Маннергейма: Прибалтика тогда была формально независимой федерацией в унии с Финляндией. С началом новой войны в обмен на помилование они записались добровольцами в корпус Юденича, дошли до Смоленска. Когда генерал провозгласил о распространении на эти земли власти Белой России и стало ясно, что начинается Вторая Гражданская, Войцех и Андрес снова дезертировали и попытались укрыться в Литве. В итоге, во время одного из налётов на поезд они ошиблись и влетели в вагон офицеров Пилсудского, направлявшихся на фронт. Их избили до полусмерти и сдали полиции на первой же станции.
— Что было после?
— Моего брата и Гвоздя сослали на шахты, по иронии судьбы, рядом с Краковым. Там их и нашёл Йозеф. Каждого из них в любом государстве от Турку до Вильнюса и от Гданьска до Севастополя ждала виселица как многократных дезертиров, разбойников и убийц. Поэтому, когда Йозеф купил им свободу и предложил стать частью своей резидентуры, они согласились. Сначала, как и меня, их использовали просто для сбора информации, затем нам стали давать задания по устранению людей. Вот тогда я и узнала, как изменился Войцех: то, что вернулось с шахт, калечит и убивает людей просто так... Пару лет назад ко мне посватался один юноша в Зальцбурге — так брат избил его настолько яростно, что бедняга больше не может ходить. С тех пор я одна и постоянно в страхе рядом со своим братом — он мне чертовски напоминает Йозефа, как будто проклятый австриец, а не мой папа, его истинный отец.