Шрифт:
«Отче нашъ, Иже еси на небес?хъ! Да святится имя Твое; да пріидетъ Царствіе Твое; да будетъ воля Твоя, яко на небеси, и на земли; хл?бъ нашъ насущный даждь намъ днесь; и остави намъ долги наша, якоже и мы оставляемъ должникомъ нашимъ; и не введи насъ во искушеніе, но избави насъ отъ лукаваго. Яко Твое есть царство, и сила, и слава во в?ки, аминь».
Пантелеймон еще минуту постоял на коленях перед алтарем,
Он шел уверенным, твердым шагом. Это был человек непоколебимой веры, искренний заступник и распространитель божьих знаний. Паства его любила, на проповеди приходило много народу, и каждый раз речь слушали, затаив дыхание.
Говорил Пантелеймон спокойно, четко проговаривая слова, при этом не совершая особых усилий.
Казалось, тебе вещает сам Бог. На душе становилось тепло, спокойно и уютно. «Да, так оно и есть. Вот как нужно жить. Вот как по-правильному».
Многие приходили к Пантелеймону за советом. Он терпеливо выслушивал, всегда дельно и по существу отвечал. Прихожане делились с ним самым сокровенным, потому что знали – что скажешь священнику, с ним и останется.
Более сорока лет служил Пантелеймон своему приходу. Некоторых знал еще с младенчества. Присутствовал при родах, крестил, женил, наставлял, хоронил.
Откуда он пришел, прихожане не знали. Да и мало интересовались этим. Им было хорошо и спокойно с ним. Пантелеймон внушал чувство защищенности.
Молился Пантелеймон много.
День его начинался рано, еще до зари. Встав, он умывался, укреплял тело и дух гимнастикой, обливанием.
Скудно трапезничал и много читал. В библиотеке были книги духовные и научные.
Потому и случившееся на Великий праздник, было более чем странным и неожиданным. Потом люди разное рассказывали: задним-то умом все догадливые. Разбирали по фразам его проповеди. Даже придумывали, будто видели дрожь в руках. Но пустые разговоры быстро раздуваются и так же быстро затухают.
Только боль углями долго тлеет, бередя душу.
Однажды на исповеди тихая и спокойная Мария вдруг призналась ему, что понесла. Не от своего мужа.
– Кто знает, как это случилось, – промямлила она, – я и не хотела вовсе.
– За грехи свои нести наказание нужно, – проговорил Пантелеймон, – иди, покайся перед Господом, а потом и перед мужем. Это я принять не могу.
– Не смогу я, батюшка, – взмолилась Мария, – сами знаете, какой муж у меня. Прибьет и не пожалеет ведь.
– Я все сказал, – отрезал Пантелеймон.
И тут впервые он ощутил ее. Трещину внутри сердца. Старец удивленно прислушался и посмотрел внутрь себя. На сердце будто коготком провели, и из открытой раны озорной язычок высунулся и снова спрятался. Щель захлопнулась, и все по-прежнему стало.
Удивленный Пантелеймон перекрестился, прошептал молитву и тихо добавил:
– Иди домой, Маша, покайся мужу.
Заливаясь слезами, женщина вышла из церкви.
Пантелеймон опустился на колени перед алтарем.
– Так вон оно какое, испытание, Господи. Вот она, встреча с аспидом. Я уж возомнил, что окреп духом, что все выдержал. А тут вон оно как. Сам диавол пожаловал. Воочию. Укрепи дух мой, Господи, дай сил, веры и мудрости пройти это испытание.
На следующий день Пантелеймон не увидел Марию на проповеди. Он знал, что, когда муж бил ее, она не приходила, чтобы не показывать следы побоища.
***
– Гриша… – мамка слабым голосом позвала его. – Гриша, поди сюда. Тока тихонечко.
Он зашел в комнату. Мамка сидела на полу, широко расставив ноги. Ее огромный живот стоял перед ней, будто спелый арбуз. На полу, вокруг матери, было много воды.
– Ты не бойся, Гриш, иди сюда, дай мне руку. Помоги подняться.
В свои семь лет он был крепким мальчишкой, но мать схватилась за его руку так, что он еле устоял на ногах.
– Ты это, Гриш… – Мать тяжело дышала. – Ты это… токмо не бойся, ладно… Все хорошо.. слышь, все хорошо… Ты токмо папке не говори.
Тут мать закричала и присела на корточки. Лицо ее напряглось, тело скрючилось, будто у нее живот прихватило, жилы на шее вздулись. Она еще крепче вцепилась в Гришкину руку. Он аж вскрикнул от боли.
– А-а-а-а-а-а-а-а… – кричала мать. – А-а-а-а-а-а! Не дотерплю, Гришка, не сдюжу! Постыло все!
Конец ознакомительного фрагмента.