Папа под Новый год
Шрифт:
Я отошел подальше, выглядывая, кому б перепоручить свою миссию. К счастью, попался какой-то рабочий. Без вопросов он взял мешок и деньги и занес в зал. И тут же вышел, послав мне сложенный из пальцев знак «ок!»
Ну все. Можно считать, что сделал все возможное, и с чувством выполненного долга пойти и получить удовольствие, которое обещано здесь на каждом шагу.
Но оно запаздывало. Я прошелся по территории, вдыхая свежий смолистый воздух. Белое великолепие слепило глаза – красота неописуемая. Хотелось блаженного вакуума в голове, но там засела рыжая. Что
И тут же внутренний голос хихикнул: «А чего сам полчаса уже о ней думаешь?»
Наверно, белый плащ начал жить своей жизнью. Раздувается, как у Супер-героя и толкает на защиту униженных и оскорбленных. Собака бывает кусачей только от жизни собачей – пришли в голову строчки. Не от добра в ее глазах усталость. А еще, кроме усталости, какой-то бесовский огонек дерзости. Или не дерзости, а скорей непокорности. Не от добра у Ладушки уточнение – хорошего папу. Сравнил с Дианой. Сытая, холеная, с выражением собственного превосходства. Моя визитная карточка. Показатель моего благосостояния. Черт!
Глава 5
– Милка! Слушай! Кажется, джекпот! – едва успев переодеться, Верочка кинулась ко мне.
– Ты что, в покер начала играть? – спрашиваю на автомате. Потому что все ее утренние, а также в течение дня пятиминутки взрыва моего мозга не несут никакой ценной информации.
– Ой, ну какой покер! В двенадцатый коттедж заехал ценный экземпляр. Один! Я у девчонок спросила, они подтвердили, что забронировал весь коттедж. Понимаешь?! Холостой! И вполне себе ничего. Я уже с теть Зиной поменялась, буду у него убирать. Я с обеда задержусь, если кто спросит, скажи, после детишек зал убираю и помогаю тебе. Ну пожалуйста, пожалуйста!
Она состроила умильную рожицу и «сломанные птичьи лапки» прижала к подбородку.
– А на самом деле ты куда? – даже не надеюсь, что последует адекватный ответ, но все ж интересуюсь.
– Я к Раде поеду. Туда с нашим автобусом, до станции, а обратно на такси. Пусть она мне расскажет, что он любит, чем его привлечь можно.
И видя мою изумленно взлетевшую бровь, насупилась.
– А что?! Тебе хорошо! Ты и замужем побывала, и дочку родила. И мужики за тобой ухлестывают. А мне, между прочим, замуж пора!
– В дурку тебе пора, – не выдержала я. От ее «Хорошо тебе!» меня чуть в дрожь не бросило. И что самое поганое – не от нее одной я слышала вот это «Хорошо тебе!»
Прошлое, как электронные кандалы для преступников, не выпускало из-под своей власти. Кажется, утонешь в работе, забудешься, возясь с Ладушкой, и оно отступит. Разожмет свои мерзкие щупальца и отпустит… Но нет. Оно возвращается ночными кошмарами, душит появляющуюся радость на корню. Мешает жить. От одного слова «Прошлое» тут же начинает раскручиваться
И первое, что вспыхивает яркой картинкой потрясения – оглушительная пощечина…
– Шлюха! Потаскуха! Как ты посмела мне лгать! – доносилось сквозь пелену боли.
Как маленький зверек, я отползла к спинке кровати и инстинктивно сжалась, глядя расширенными от ужаса глазами на любимого мужчину.
– Матвей! Что ты делаешь? – хотела крикнуть я, но вышло какое-то сипение.
А муж меня не слышал. Выкрикивая грязные ругательства, он обежал широкую кровать и схватил меня за волосы.
– Смотри на меня! Сколько у тебя их было? Отвечай! Шваль подзаборная!
– Ты с ума сошел! Что ты несешь?! Ты у меня первый мужчина! – захлебываясь слезами, я пыталась опровергнуть чудовищные обвинения. Я решила, что Матвею что-то подмешали в воду или еду. Не может человек так разом двинуться. Или это на него так близость подействовала, что он съехал с катушек. Я осторожно взялась за руку, державшую мои локоны, как гриву дикой лошади. Пытаясь подавить всхлипы, тихо попросила:
– Матвей, пожалуйста, отпусти. Мне больно. Приди в себя! Это же я, Мила!
– Стерва, прикинулась ангелочком! Ну и как они? Есть с чем сравнивать? – оттолкнув меня, продолжал выплевывать гадости Матвей.
Опасаясь, что он снова меня ударит, я подскочила с кровати и, схватив покрывало, валявшееся на полу, прикрылась им. Я собиралась сбежать, потому что эта необъяснимая ярость могла пойти на второй круг.
– Ты чего молчишь? – желая вытрясти из меня какую-то неведомую правду, Матвей чуть ли не одним прыжком оказался возле рядом. Вырвав из моих рук покрывало, он грубо толкнул меня в спину, и я полетела на кровать. Мне стало по-настоящему страшно – я находилась во власти обезумевшего человека.
– У меня никого не было! О чем ты говоришь! Опомнись, Матвей! – придушенным голосом я пыталась привести его в чувство.
А он снова схватил меня за волосы и начал, как нашкодившего щенка совать носом в простыню.
– Никого не было? Да? А где тогда то, что должно быть после первой близости? Где?
Он потянулся к выключателю. И яркий верхний свет сначала ослепил меня, а затем поверг в еще больший шок – простыня была девственно белой, без единой капельки крови. Только небольшое мокрое пятно, которое жаркой влагой вылилось из меня. И я была уверена, что это и есть кровь. Иначе откуда была та острая боль, пронизавшая меня?
– Не-е знаю, – заикаясь, ответила я. На тот момент это все казалось какими-то происками дьявола, решившего меня уничтожить. Как и Матвей, я считала, что кровь – это обязательно. Меня трясло от нервного напряжения. Каких-то пять минут назад я была самой счастливой девушкой на свете. У меня был самый замечательный на свете муж.
И вот я уже сижу в одной простыне на крыльце его дома, куда он меня выкинул, как ненужного котенка. У меня нет ни единой возможности ни уйти куда-то, ни позвонить – глубокая ночь на дворе. Спасибо, что лето. Слезы высохли, нервное напряжение ушло, лишив меня всех сил.