Папа сожрал меня, мать извела меня. Сказки на новый лад

Гейман Нил

Веки принцессы приотворились. Спящая пробудилась. Ресницы ее затрепетали, а я почувствовала себя так, точно меня выпороли.

Она поднялась, опираясь на локти, согнула ноги в коленях. Нажала ладонью на затылок принца, приподняла ноги повыше. Он хрюкал, хрюкал, хрюкал, как добравшаяся до трюфелей свинья.

Принцесса упоенно вопила. Упоенно вопила и я.

Комнату наполнил удушающий жар. Удушающий жар наполнил мое тело.

Принц оторвался от нее. Принцесса зарычала. Я пискнула.

Она сорвала с него панталоны, и напряженное естество принца словно выстрелило из них. Я лишь пискнула.

Принц грубо вонзился в нее. Она помогла ему, подтолкнув свое тело навстречу. Я не могла больше разделить издаваемые ими звуки. Они овладевали друг другом в нахрапистом, первобытном

ритме.

Чресла мои затопила лава. Лава поднялась к моим глазам, из них хлынули слезы. Жар ее сотряс мне душу. И тело тоже тряслось и корчилось.

Принц целовал принцессу, языки их сражались, спрягались, обращались в одно целое. Губы спаривались и слипались. Бедра сливались. Его ладонь прилипла к груди принцессы, ее — к его спине. Ступни их соединились. Два человеческих существа исчезли у меня на глазах, обратившись в одно, чудовищное, смутное. Принц и принцесса еще покачались взад и вперед, но совсем недолго.

И наконец замерли на кровати — слитной аморфной массой, причудливым, сопряженным единством.

Мне потребовалось время — медленное время, — чтобы совладать с моими чувствами. Я промокла до нитки, устала, но никакой слабости больше не чувствовала. И решила покинуть покой. Пострадала ли принцесса, это меня уже не заботило. Я не знала, исцелилась я или нет, но то, что я чувствовала, было знаком, это уж точно. Я схватила яйцо и хлеб и для начала проглотила последний. Хлеб оказался волглым, несвежим, но мне он понравился. Затем откусила сразу половинку яйца — и оно было зловонным, кислым, почти гнилым, однако вкусным до невероятия. Покончив с ним, я облизала ладони и пальцы.

Едва я вышла из покоя, появилась первая кровь — большая капля ее ударила в песчаную пыль лестницы. Пока я спускалась, переступая через скелеты принцессиных родичей, кровь из меня текла все обильнее. Погода снаружи стояла прекрасная. Легкий ветерок овеял мое лицо, пронизав меня ощущением здоровья и радости. Терновник сохранил для меня тропу, прорубленную героем. Я шла по ней, и трупы павших принцев справа, слева и даже над моей головой желали мне счастливого пути. Шипы и тернии кололи мою кожу, цеплялись за волосы, дергая их и спутывая.

Окровавленная, изливавшая кровь, ожившая и окрепшая, увенчанная тиарой терний, я возвращалась к маме.

* * *

Сказка о спящей принцессе (называемая обычно «Спящая красавица», хотя французское ее название — «Красавица, спящая в лесу»), сколько я себя помню, не давала мне покоя. За последние десять лет я написал несколько рассказов, построенных на ней, — вариаций на ее основную тему. Это первая известная мне попытка такого рода, в которой героем оказывается и не спящая принцесса, и не принц, ее пробуждающий.

— Р. А.

Перевод с английского Сергея Ильина

Стэйси Рихтер

ПРЕДМЕТНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОЦЕДУР ПРИЕМНОЙ СКОРОЙ ПОМОЩИ И УПРАВЛЕНИЯ РИСКАМИ СИЛАМИ СОТРУДНИКОВ ГОРОДСКОГО МЕДИЦИНСКОГО УЧРЕЖДЕНИЯ

Франция. «Золушка» Шарля Перро

I

Пациент 525, белый, женского пола, двадцати — двадцати пяти лет, доставлена в отделение скорой помощи около 23.00, симптомы припадка острого психоза. На сортировке больных персоналом отмечены: паранойя, повышенная чувствительность к физическому контакту, издавание громких звуков. Пациентка жаловалась, что слышит голоса, конкретно — «хор земноводных», умолявший пациентку «пожалуйста-пожалуйста оградить продукт от злого принца-лягуха». Персонал сообщил, что причудливость поведения пациентки подчеркивал необычный стиль в одежде: она была «воздушной девушкой, облаченной в платье времен Возрождения, а волосы — исходно прямые и гладкие — спутаны в массивные колтуны». Ее сопровождал странный запах, осторожно определенный как «кошачья моча».

Во время собеседования на приеме пациентка добровольно сообщила, что назально вдыхала «фен», и оценила назально принятую («заправленную») дозу между 50 и 250

граммами, за 24 часа до приема в больницу. «Фен», как было определено, — сленговое наименование метамфетамина, стимулянта центральной нервной системы, сходный с прописываемыми амфетаминами типа бензедрина. Метамфетамин — «уличный» наркотик, ставший популярным в последние годы благодаря простому производству (Осборн, 1988). Его иногда еще называют «спид», «амф» и «будильник» (Дёркен, 1972). В недолгий период прояснения пациент 525 рассудила, что ее психотическое состояние могло возникнуть по причине «вмазы» больших доз метамфетамина, и персонал решил поместить ее в «приятную, тихую, белую комнату» для дальнейших наблюдений. Старший ординатор счел полезным назначить антипсихотические медикаменты, но пациентка, продемонстрировавшая чудовищное личное обаяние, убедила персонал предоставить ей банку пива.

II

Примерно через шестьдесят минут наблюдения представитель медсестринского персонала отметил жалобы пациентки на то, что некий «осклизлый принц» создает ей определенные неприятности, а именно «применяет медные фитинги» и «неправильно просушивает». Означенный «принц», как поняла медсестра, вел себя «напрочь злобно и ужасно» в отношении производства метамфетамина, кое пациентка добровольно заявила при приеме как свою форму занятости. Медсестра, работавшая ранее в федеральной тюрьме и имеющая значительный опыт лечения обитателей полусвета, рассудила, что «Принц» — должно быть, прозвище, которым пациентка именует своего «старика»: вероятность этого велика, потому что, как отметила медсестра, производство метамфетамина — традиционный промысел «банд» мотоциклистов, а у них часто встречаются колоритные клички, подчеркивающие их положение «вне» общества (Этел Крецчнер, дипломированная медсестра, 2002).

Далее медсестра сообщила, что это объясняет, почему пациентка при приеме в больницу предоставила имя «Принцесса», а фамилию не указала. Тогда стоял уже довольно поздний час, в отделении скорой помощи установилась тишина, большая часть персонала собралась вокруг пациентки («Принцессы»), и та начала излагать красочную историю своего пленения и содержания в неволе неким прекрасным, но злым «Принцем», который оказался в итоге «злым колдуном». Образ колдунов-оборотней широко известен по немецкому фольклору (Гримм, ок. 1812), хотя эти сказки общеизвестно считаются в различных культурных контекстах фантастическими повествованиями, измысленными для устрашения и контроля неуправляемой молодежи (двенадцать и младше), и редко рассматриваются как исторические факты. Тем не менее, Принцесса заявила, что Принц похитил ее из детского дома под Илоем, Аризона, где она проводила дни в лазании по деревьям и поиске орехов. Преследование бабочек, по словам пациентки, — еще один вид деятельности, которым она увлекалась в юности. Но все изменилось, когда появился пригожий юноша и предложил девушке пони, сделанного из леденца. Поскольку пони был красив и вкусен, Принцесса пожелала сохранить его навсегда, но в итоге сожрала целиком. С каждым укусом пони уменьшался, а пригожий «юноша» делался все страшнее и зловреднее на вид.

Персонал сгрудился и слушал с большим интересом. Принцесса продолжила, отметив, что Принц/Колдун зачаровал ее и конфетного коня и с тех пор держал ее в сборном «домике», близ дурно пахнущей свалки, запертой в «жестяной банке с окном, завешенным ковром». Там Принц заставил ее заниматься вонючим и опасным производством метамфетамина с применением его колдовской силы. Целыми днями, по словам Принцессы, ее заставляли «кипятить мексиканский эфедрин в трехгорлой колбе, пропускать водород через стальную емкость или титровать этиловый эфир из жидкости для размораживания замков, а одевали в какие-то грязные тряпки», а Принц тем временем катался на своем сияющем «кабане» меж высоких сосен в горах к северу от города. Или «расслаблялся с банкой браги», покуда Принцесса «гнула спину над химической посудой». Единственная положительная сторона этих переживаний, отмечала Принцесса, в том, что она «варила лучший на всю Аризону долбаный продукт», вещество необычайно мощное и белое, как она говорила, с «в натуре чистым кайфом».